– Ты что, Лен… – Я дотронулась до отвердевшего на морозе рукава ее шерстяного пальто.

Всетаки одноклассники есть одноклассники. Те десять лет всегда живут в душе. Для ребенка десять лет – как для взрослого тридцать, а то и пятьдесят. Эта была целая вечность, проведенная вместе.

– Не обижайся! Мне действительно по больным ходить надо. Вот, смотри. – Я раскрыла свою сумку, которую, кстати, обязательно надо выбросить этой весной, сразу же вслед за шубой… Поменять на чтото модное, яркое, звенящее, неожиданное…

Ленка довольно равнодушно глянула на карточки.

– Да и мне надо спешить, – вдруг сказала она. – Степанычев ногу сломал, в пятьдесят второй лежит. То есть уже ковыляет коекак. Степу помнишь?

– Помню, конечно. А он, что, развелся?

Ленка недовольно повела плечами и вскинула голову, отчего ее нос совсем задрался вверх, крупной веснушчатой уточкой.

– А мне оно надо? Не знаю я. Ходит к нему ктото… Жена – не жена… Помыть ему голову нужно. Сам не может. На такой штуке, знаешь, ходит… держится… – Ленка широко помахала руками вокруг себя, имея в виду, наверно, ходунки. – Нянек, понятно, не допросишься… За полтинник уже никто ничего не хочет делать. А мне его жалко.

Я с интересом посмотрела на Ленку. Она так и стояла со стаканчиком в замерзшей руке без перчатки. Бутылка, скорей всего, была у нее в пакете. Кто бы мог подумать, глядя на эту женщину, что она едет в больницу мыть однокласснику голову. Причем могу догадаться, что, выписавшись из больницы, Степа, Витька Степанычев, и думать забудет про Ленку.

– Пойдем до следующей остановки пешком? – предложила я. – Мне все равно в ту сторону, в шестнадцатый дом. А ты там сядешь на автобус.

– Пойдем, – кивнула Ленка и положила стаканчик в пакет.

– У тебя есть перчатки? – спросила я, глядя, как Ленка прячет руку в рукава видавшего виды пальто с когдато пышным меховым воротником.

– У меня все есть! – гордо ответила Ленка. – Приходи, сама посмотришь. Не помнишь, как ты ко мне раньше в гости ходила, со своим женихом?

– Помню…

Как не помнить! Я еще потом думала, что если бы не Ленкина добросердечность, вполне возможно, я не забеременела бы Ийкой и не вышла замуж за Вадика. Нам с ним негде было встречаться, мы оба жили с родителями. Его друзья пускали нас очень неохотно, а мне и просить о таком было особенно некого. Вот разве что Ленку. Я вообще часто думаю о том, что зря встретила Вадика – вся жизнь пошла с тех пор наперекосяк. Но представить свою жизнь без Ийки я не могу. И думать – вот был бы другой человек и другие дети… Как это можно, когда есть живая, любимая до бесконечности, единственная дочка!

При мысли об Ийке у меня уже рефлексом потекли слезы. Надо чтото с этим делать. Не таблетки пить, конечно, а както действовать. Я быстро отвернулась и достала уже совершенно мокрый платок, почемуто пахнущий Ийкиной туалетной водичкой, нежной, с прозрачным летним запахом.

Ленка заметила, что у меня покраснели глаза, и тут же спросила:

– Так что у тебя случилось? Ты не бойся, говори. Я же не радио. Радио у нас Настька Каравайко, ты ж знаешь.

– Знаю, конечно, – улыбнулась я сквозь слезы. – Как было в классе, так и осталось. Если хочешь, чтобы знали все, – позвони Настьке.

Мы шли по улице вдоль бульвара. Наш район имеет приятное свойство – он построен на широком просторе и отовсюду, где бы ты ни шел, всегда видны лес, речка – залив Москвыреки, облака. И Москва – на другом берегу, всегда чуть поодаль…

– Моя Ийка ушла из дома, – неожиданно сказала я вслух.

Ленка быстро глянула на меня. Я видела – она хотела чтото спросить, но не стала, а только сразу сочувственно покачала головой. И я продолжила:

– Ушла к Вадику. Работает у него гувернанткой.

– Говорила я тебе тогда – козлиный хвост этот твой Вадик! – в сердцах сказала Ленка.

Хорошо, что мои родители когдато отдали меня в английскую спецшколу. Ходить в нее было далековато, но зато даже маргинальные личности какие у меня в классе приличные! Я улыбнулась собственным мыслям.

– Да не то слово, Лен! Я с ним только что разговаривала, как раз когда ты ко мне подошла. Хочет отдать ее какимто людям, в услужение, как это раньше называлось… Полная ерунда. А она, глупая, ничего не понимает. Думает, что в лучшую жизнь наконец прорвалась. Тебе пианино, кстати, не нужно?

– Пианино? – быстро спросила Ленка. – Пианино нужно. Хочу Костю, младшего, засадить – пусть учится. А то он на игрушечном с утра до вечера все песни подбирает. Озверела от него.

– Ему сколько, Лен?

– Да семь уже, – вздохнула Ленка совершенно адекватно. Приятное свойство сильно пьющих людей – они очень адекватные и компанейские до определенной грани, определяемой количеством выпитого. – Пошел в школу. Умный, как будто не мой. Старшийто – просто я сама. И убить его иногда хочу, да не могу – вот точно я, и все. Он не виноват, что такой раздолбай.

Я помнила, что у Ленки – двое сыновей. С мужем она развелась давно, кажется, сразу после рождения второго. И както тянула их все время одна.

– Ты пианино продаешь?

– Отдаю, Лен. Хочешь – бери. Самовывозом только.

– Да что ты!.. – заволновалась Ленка. – Конечно, вывезем. Мне Лешка привезет… Я тебе про Лешку не рассказывала?

И не рассказывай – хотела сказать я. Могу себе представить и этот рассказ, и самого Лешку…

– Слушай, давай остановимся на минутку! Хоть по маленькой, а, Саш? Что ты прямо как не своя…

Вот тебе и адекватные себе и миру маргиналы!

– Я на работе, – по возможности строго сказала я, и вдруг Ленка меня поняла.

– Ну да, точно. Я забыла! – засмеялась она и очень непосредственно хлопнула себя большущей, совершенно окоченевшей рукой по лбу. – Ладно, со Степой выпьем, в больнице, ждет небось – заждался. Никто ведь не догадается водочки принести – кто тащит апельсины, кто конфеты. А самое главное – только Ленка.

– Слушай, Шабалкина, давай я дам тебе перчатки, что ли… Только тут вот одна прокушенная…

– Кто это тебя так – собака? – удивилась Ленка, тут же беря перчатку и пытаясь натянуть ее на руку. – Ничего себе зубки… А руку не порвала? Неа, не лезет. А других нет?

– Других нет, – засмеялась я.

– А и ладно! – тоже хохотнула Ленка, и я машинально отметила, как много зубов у меня осталось во рту по сравнению с Ленкой. – Все равно на день. Я и покупать перестала. Напьюсь – потеряю. Не привязывать же на веревочку, как я пацанам привязывала.

Мы уже и вторую остановку за разговорами прошли. Мне надо было теперь сворачивать во двор.

– Я пришла, Лен. Спасибо за компанию.

– Ты подожди, подожди! Я сказатьто хотела…

Ленка попыталась приостановить меня на ходу, боялась, видно, что уйду, не дослушав, но, поскользнувшись, упала на одно колено и чуть не утащила за собой меня на землю. Я с трудом удержалась на ногах и помогла ей подняться.