Лихорадочно пытаюсь подобрать подходящие под описание проекты американских подлодок. А пока мозг соображает, руки сами ложатся на штурвал. Что это за тип субмарины и какова цель ее появления – узнаю позже. Пока же следует убраться с ее дороги. В подобной ситуации целесообразно занять наибольшую глубину погружения. Рабочие глубины большинства американских подлодок не превышают двухсот пятидесяти метров, а титановая «Барракуда» способна долгое время пребывать на шестистах – в этом ее бесспорное преимущество.

Немного прибавив скорость, отдаю штурвал от себя. Лодка послушно опускает нос; цифры на главном мониторе монотонно сменяют друг друга, отсчитывая метры увеличивающейся глубины…

От семи с половиной до восьми тысяч тонн, повторяя как заклинание, открываю манипулятором справочный раздел. Перед взором сверху вниз плывут данные американских субмарин…

Стоп, нахожу подходяще водоизмещение. Скорее всего, это многоцелевая атомная подводная лодка типа «USS Virginia».

Открыв более подробное описание, вчитываюсь в столбцы информации и понемногу мрачнею, так как на сегодняшний день это один из самых грозных соперников в глубинах открытого океана.

До поры до времени я очень миролюбив. В прошлой жизни – до того, как раздался ночной звонок Горчакова, – врагов у меня практически не было. Ну, если не брать в расчет силы быстрого реагирования НАТО, если забыть о длинном списке фамилий из журнала «Форбс» и не обращать внимания на визгливые крики одной пожилой женщины из нашего ЖКО. Нет, это вовсе не значит, что у меня была распрекрасная жизнь. Ведь если все вокруг хорошо, ты либо влюблен, либо сильно пьян. В крайнем случае умер и попал в рай. Просто установившийся распорядок моего существования в однокомнатной квартирке не подразумевал наличие ни друзей, ни врагов. Теперь другое дело. С того знаменательного дня, когда я дал согласие на участие в секретной авантюре, в моем бытии вновь замаячил противник. Нет, не враг. На врага наступают, его окружают и в конце концов уничтожают. А военные моряки США для меня и «Барракуды» – не более чем противник в мирное время. Более того, знай они о сути моей миссии, то наверняка вызвались бы всячески помогать. Но, увы, одним из главных обязательных условий операции является ее абсолютная секретность.

– Почему мы должны делать доброе дело втайне от всего мира?! – возмущался я незадолго до похода.

Морщась, Горчаков терпеливо объяснял:

– Видишь ли, весь мир считает Российскую Федерацию преемницей Советского Союза. Стало быть, и спрос за содеянное тридцать лет назад будет не с Украины, Беларуси, Казахстана и тем более не с Туркмении. Спрос будет с нас. С русских.

«Что ж, отсутствие друзей в подобном дельце – скорее плюс, чем минус, – подумал я тогда. – Лучше уж полагаться на свои мозги, сообразительность и опыт, чем на кого-то надеяться и ждать непонятно откуда помощи…»

От греха подальше решаю нырнуть на шестьсот метров и затаиться.

Глубина триста. Постепенно уменьшаю обороты электродвигателя и меняю курс, дабы запутать акустиков противника, если они меня слышат. Глубина четыреста. В томительном напряжении проходит около десяти минут… Пятьсот. Выключаю движок. В отсеке устанавливается гробовая тишина. Так тихо здесь не было за все время похода. Шестьсот метров. Все, глубже лезть не следует.

Напутствуя меня перед походом, Петр Степанович Пирогов – главный конструктор «Барракуды» – сказал:

– Мы создали уникальный корабль – маленький, да удаленький. Корпус получился очень прочным – на шестисотметровой глубине подлодка способна работать неограниченное время. На шестисот пятидесяти метрах более часа испытывать прочность не рекомендую – за титановые листы капсулы я ручаюсь головой, а вот на счет текучести сварных швов есть некоторые сомнения. Семьсот метров – предельная глубина и предназначена только для кратковременного пребывания. Нырнул на пять – семь минут и возвращайся на меньшую глубину. Иначе уже не всплывешь никогда…

Даю команду автопилоту выдерживать глубину шестьсот метров. «Барракуда» оборудована очень чувствительными гидрофонами, и если не забивать «эфир» посторонними звуками, то можно получить полную картинку происходящего вокруг.

Внимательно слежу за показаниями приборов. Судя по цифрам на мониторе, моя посудина застыла на одном месте. Отлично. Теперь можно заняться изучением вероятного противника…

С вхождением в строй в конце 2004 года головной атомной подводной лодки класса «USS Virginia» флот США получил оружие будущего. Это была самая современная субмарина с разносторонними возможностями, с ошеломляющими способностями и буквально напичканная разнообразным оружием. Подлодка «Вирджиния» может устраивать разрушительные торпедные атаки боевым кораблям или посылать крылатые ракеты с высокой точностью на расстояние до полутора тысяч километров. А чтобы избежать встречи с потенциальным противником, она погружается на максимальную глубину почти до пятисот метров. Данный класс подводных лодок стоит на голову выше других за счет потрясающей способности следить за противником. Специалисты прозвали ее «идеальным наблюдателем», и на то были веские причины: «Вирджиния» оборудована сложнейшими и невероятно чувствительными сенсорами.

Читая данные сенсоров, озадаченно чешу подбородок.

Черт!.. Похоже, американцы слышали работу двигателя «Барракуды» – их акустическая система ничуть не хуже нашей. Ладно, читаем дальше… Наибольшая длина – сто пятнадцать метров; скорость полного хода – тридцать четыре узла. Вооружение – четыре торпедных аппарата и двенадцать вертикальных пусковых установок для ракет «Томагавк». Всего к концу 2013 года спущено на воду десять субмарин. Порты приписки… Три – Перл-Харбор, шесть – Гротон и последняя – недавно прошедшая ходовые испытания SSN-783 «Миннесота» – по данным разведки, будет базироваться в Сан-Диего, Калифорния.

Я потянулся за картой и, расправив плотную бумагу, уложил ее на коленях. Гротон находился в Нью-Лондоне, а тот, в свою очередь, располагался аккурат между Нью-Йорком и Бостоном. То есть миль на восемьсот севернее той точки, куда я обязан прибыть завтра. Кто-то скажет: далековато для случайной встречи. Да, не близко. Но что такое восемьсот миль для стратегического атомохода? Ерунда! Скорее всего, две-три современные субмарины класса «Вирджиния» постоянно патрулируют вдоль Атлантического побережья Северной Америки. Такая же картина и на побережье Тихого океана, и в других районах, которые Штаты считают для себя жизненно важными.

Так и есть, пробормотал я. Стало быть, мы напоролись на одну из тех, что несет боевое дежурство. Защищает свое побережье от подобных мне лазутчиков…

Штудируя справочный материал, я вынужден был то и дело отвлекаться: то бросал взгляды на соседний монитор, где система слежения периодически обновляла данные о движении американской субмарины; то контролировал положение собственной подлодки. Мало ли… Все ж таки шестьсот метров не шутка. И слишком близко от опасной зоны, из которой нет возврата. Не приведи Господи, если система стабилизации даст сбой.

Иногда распределения внимания не хватает – я упускаю то один параметр, то другой… На больших подлодках проще. Там экипаж состоит из офицеров, мичманов, матросов. Там четко расписаны обязанности для всех. Один прокладывает курс, другой следит за глубиной и скоростью, третий занимается силовой установкой, четвертый – аппаратурой акустики, пятый – торпедными аппаратами… Старшим на серьезных подводных лодках является командир, которому по статусу не полагается нести вахты. Иерархия. Плюс многолетние традиции. Офицеры, например, кроме командира, называют друг друга только по имени-отчеству. А вообще субординация, как в армии: начальник отдает приказание, подчиненный его выполняет без промедления и комментариев. Вместо дедовщины на флоте практикуется «годковщина». Совсем молодых матросов называют «духами»; они должны тихо сидеть в низах, драить палубу и выполнять самую грязную работу. Тех, кто отслужил от полугода до полутора лет, – «караси». От полутора до двух – полторашники или борзые караси. Следующая каста, отпахавшая на флоте более двух лет, – подгодки. Ну, а самые крутые – годки, имеющие за плечами два с половиной года службы. Мне приходилось проходить практику на субмаринах, в экипажах которых было все ровно и мирно. От друзей-курсантов слышал, что встречалось и другое взаимоотношение. К примеру, на одной из подлодок Черноморского флота мой приятель застал такую картину: из восьми матросов, сидящих за столом в столовой, – два годка. Они забирали себе половину провианта, оставляя другую на шестерых молодых сослуживцев. Да, несправедливость в чистом виде, но по сравнению с тем, что происходило в сухопутных войсках, на флоте было сущее равенство и братство. На надводных кораблях народ кормили на убой, а снабжение подплава было еще лучше. Так что голодающих лично я никогда не встречал.