Здесь я узнал об окончании Финской войны. Кажется, это было 12 марта 1940 года. За несколько месяцев моего пребывания в Барановическом гарнизоне я трижды менял место жительства.

Моим первым местом службы стала 3-я пулеметная рота 3-го батальона 128-го мотострелкового полка 29-й мотострелковой дивизии[82], в которой я был назначен политруком роты.

Командовал батальоном капитан Пеков[83], а ротой – Иван Ненахов, родом он был из Борисоглебска. Старшиной роты был Петр Петрович Прохоров из подмосковного города Полотняный Завод. Жили мы дружно, уважали друг друга. Я часто дежурил по кухне, вместе со своими бойцами чистил картошку, заготавливал продукты для обедов, помогал поварам. Еда была хорошая, особенно консервированные, в больших банках огурики-корнишоны, которые оказались в польских складах и по наследству достались нам. Рядом со столовой была баня, в которой имелись ванные, душ. Я очень любил туда ходить.

Часто ходил в город. Тогда только появилась кинокартина «Истребители». Сначала я посмотрел ее сам, а потом повел всю роту. Одному по городу ходить было опасно. Убивали! Поляки на нас были злые. Кричали нам: «Ще Польша не згинело!» Много наших солдат они убили поодиночке. Однажды даже целое отделение. Заманили в комнату, накормили, напоили, отравили, а затем всех закопали в землю. Мне, как политруку, дали пропуск, по которому я имел право бывать в городе до 11 часов ночи. После 11 часов на проходной задерживали постовые. Однажды, провожая девушку, я просрочил время, и в часть пришлось возвращаться через дыру арыка под забором. Однажды я познакомился с артисткой областного театра, она была еврейка. Мы собрались в комнатке театра на чей-то день рождения. Все были хорошо одеты, на женщинах золотые украшения. Женщин – человек двадцать, мужчин только четверо. Закуски и напитки высшего класса. Ели, пили, гуляли. Из советских людей я был один. Слава богу, все обошлось хорошо, и я вовремя вернулся в казарму. На этом вечере я познакомился с артистками сестрами Уриновскими.

К нам в часть из Москвы прибыл политрук Свердлов. Он был очень маленький, но умный, аккуратный, всегда подтянутый. Очень много знал. До армии он работал председателем Осоавиахима одного из районов Москвы. Мы с ним подружились, часто вместе проводили время, ходили в рестораны.

После первомайских парадов нас вывели на летние учения в село Лесное, неподалеку от Барановичей. Занимались подготовкой к боевым действиям в полевых условиях. В десятых числах июля 1940 года перед самым обедом нас построили по боевой тревоге и вместо обеда дали из расчета по буханке хлеба на два бойца, и мы колонной пошли куда-то на север.

Нам ничего не объяснили. Идем молча, без разговоров. Жарко, хочется пить. Многие натерли себе ноги, разделись и идут босиком, побросали свои ботинки, портянки, обмотки. Только к 12 часам ночи в каком-то лесочке возле города Лида мы остановились на привал. Прошли с полной выкладкой 72 километра. Ранец, шинель, винтовка, противогаз… только боевых патронов не было. В лесочке мы отдохнули до рассвета, а в 6 часов утра вновь пошли на север в том же порядке. Опять без еды и воды. Вперед, только вперед! Многие бойцы падали без сознания. Павших грузили на грузовик ЗИС-5, который их подбирал. Их вывозили вперед километров на пять-шесть, там выгружали, и они опять присоединялись к нам.

В пункте назначения нас ждал духовой оркестр, который играл бодрые марши. К концу дня дали рыбный суп из сушеной тарани, которую топором не разрубишь. От нее пить захотелось еще больше. Дали еще по полбуханки хлеба и наконец привезли воду. Мы так и не могли понять – это учения или что-то серьезное. Наутро – снова в поход, и снова в боевом снаряжении. На третий день мы остановились неподалеку от литовской границы. После часового отдыха нам всем раздали боевые патроны, дали гранаты. Научили, как их бросать.

После обеда мы вышли непосредственно к советско-литовской границе возле Вильнюса. Нашу роту расположили у широкой асфальтированной дороги. Здесь же стояли ворота – въезд в Литву. Я был в числе первых, кто подошел к этим воротам. С обеих сторон стояли деревянные будки, в которых располагались часовые-пограничники: наш и литовский. На ночь ворота закрывались на замок. Вдоль границы были сделаны ограждения – проволока, но без колючек. Лес с советской стороны вдоль границы был вырублен метров на десять, а с литовской – нет. Во времена панской Польши по субботам и воскресеньям эта граница открывалась, и люди беспрепятственно ходили друг к другу в гости, за покупками. Кто не успевал вернуться вовремя, оставался там до следующей субботы.

Мы с нетерпением ждали приказа перейти границу. Наконец 20 июня 1940 года в 20.15 нам велели перейти литовскую границу. Перешли мирно. Литовские часовые побросали ружья и ушли. Нам сказали, что в Москве заседал Верховный Совет и делегаты от Литвы, Латвии и Эстонии подали заявление об их принятии в состав СССР. Их приняли. Вот почему наши войска на законном основании заняли территорию прибалтийских государств.

Сказали, что надо спешить, так как с моря сюда двигается какой-то шестидесятитысячный экспедиционный корпус. Из кого состоял этот корпус, не объясняли. Но я подумал, что, наверное, из англичан, французов и прочих капиталистов. И мы спешили. Шли днем и ночью, без нормальной еды и воды, без привалов. И так трое суток. На третий день пришли в городок Кайшадориус, который находился севернее Каунаса, тогдашней столицы Литвы. Утром на большом открытом поле вся наша дивизия мертвым сном спала. Никого сидячего или стоячего не было видно. Вижу, стоит легковая машина эмка, а в ней комиссар дивизии полковой комиссар Егоров, батальонный комиссар зама по комсомолу Толкачев, какой-то незнакомый полковник и шофер. Все спят. Устали. Неподалеку наша штабная машина, в которой тоже все спят. Я снова лег спать. День был тихий, без дождя и ветра.

В 12 часов дня нас всех построили, подсчитали, накормили и поротно развели по лесам, где мы отдыхали три-четыре дня. Потом, уже на грузовиках, правда стоя, под проливным дождем, длившимся на всем пути от Каунаса до Лесного, везли назад. Мы промокли до ниточки, даже адрес в смертном пистончике промок. Опять голодные. Машины часто буксовали, и мы их выталкивали. В Лесном мокрыми легли в постели из соломы.

После Прибалтийской кампании наш 128-й стрелковый полк стал дислоцироваться в местечке Жировичи, которое находилось в 10–12 километрах от города Слоним. В Жировичах проживало 12 тысяч граждан белорусской и польской национальности. В городе было пять храмов: православный, католический и других вероисповеданий. Ежегодно проходил крестный ход, на который собирались тысячи верующих. Люди были отовсюду, многие шли босиком. Наши власти попробовали помешать им: установили громкоговоритель и стали транслировать советские песни, марши. Пришел главный священник с протестом и угрозами. Наш полковник отдал приказ о прекращении радиодиверсии. Шествие проходило летом и продолжалось три дня и три ночи.