В течение этого месяца меня не раз вызывали следователи, показывали различных подкидышей, найденных в Салгире, в различных учреждениях и частных домах, но ни одна из этих девочек не была моей. Сама Аджимелек меня ни в чем не обвиняла, наоборот, говорила только хорошее. Девушки-гречанки тоже меня защищали, и даже автобусные билеты были подшиты к протоколу допросов. Только в газете «Крымский комсомолец» появилась статья, опорочивающая меня. Они были правы, ведь я был первым секретарем комсомола исторического факультета – 500 членов ВЛКСМ, вторым секретарем комитета комсомола института – 3000 комсомольцев. Первым секретарем был Куриленко, его заместителями – я и Мефаев Амет. Такие ошибки мне делать не полагалось.

Незаметно пролетели шесть лет учебы. Выпускные экзамены и защиту диплома я провел на высшем уровне. Только по истории педагогики мне поставили «хорошо», все остальные экзамены я сдал на «отлично». При распределении на работу после окончания института я узнал, что могу поехать в аспирантуру в Поволжье – в Саратов или Куйбышев. Получив отпускные, поехал домой отдыхать. Правда, комиссия предлагала мне поехать учителем истории в Отузы[77], но я отказался, так как Раимова, окончившая наш факультет на год раньше меня, очень плохо отзывалась об Отузах, о школе и ее директоре, почему она и ушла из школы.

В начале августа 1939 года я пришел в наркомпрос республики, тогда он располагался рядом с госдрамтеатром. Заместителем наркома был Гани Акимов – выпускник истфака 1936 года. Женой его была Лена Бугаева. Оба они были уважаемые всеми люди, культурные, деловые. У дверей министерства меня встретил один горбатый человек и спросил, зачем я сюда пришел. Я рассказал о своей проблеме. Звали этого человека Керимов. Был он из города Саки, где работал инспектором районо по кадрам. Он предложил мне работу в сакской средней школе № 2, так как оттуда уволилась моя знакомая Селинская, тоже окончившая истфак, но годом раньше. Я неплохо знал ее как человека с очень сложным характером. Везде у нее возникали проблемы, происходили скандалы. Вероятно, это и было причиной ее увольнения. Мы с Керимовым зашли в кабинет Акимова. Он выслушал и тут же дал мне направление в сакский районо.

В тот же день вместе с Керимовым мы поехали в Саки. Переночевал у него дома, а на следующий день пришел в районо. Взяли мое направление и тут же написали приказ о назначении преподавателем истории во 2-ю школу. Директор школы Гольдштейн и завуч Иван Афанасьевич Спиваков радушно приняли меня. Включили в расписание уроков, сказали, что я зачисляюсь с 15 августа. Уроки буду вести в двух десятых, двух девятых и в трех восьмых классах. Если буду успевать, то можно будет взять часы и в седьмых классах, а также в вечерней школе. До начала учебного года я должен был сидеть в методкабинете: изучать методические пособия, готовиться к урокам.

Вместе с Керимовым пошли на улицу Курортную, дом номер 16, где раньше жила Селинская. Хозяева квартиры – Петр Иванович Хоменко и его жена Люба Целуйко – согласились принять меня в качестве квартиранта за оплату в 60 рублей в месяц. У них был сын Леонид 16 лет и годовалая дочь Галя. Петр Иванович работал бухгалтером в санатории «Саки». Оттуда он часто приносил домой бесплатные хорошие обеды. Он сильно хромал и ходил с костылем.

Я получил у директора школы разрешение и на три дня съездил в Суюн-Аджи. Предупредил родителей и привез в Саки свою постель и одежду. Город мне понравился сразу. По сравнению с моей деревней это действительно был город, райцентр! Из Симферополя в Евпаторию через него ходили поезда, был свой железнодорожный вокзал. От центра города до химзавода ходили вагонетки, дрезина на рельсах. Было много санаторно-курортных заведений. С вокзала до санаториев больных таскали на носилках. Автобусов, такси, автомобилей скорой помощи я тогда не видел. Через 10–15 дней люди, которых приносили на носилках, сами ходили по городу. Двери парка были огорожены высокой стеной. Пропускали в парк только по пропускам или санаторным книжкам. Пропуск с фотографией я получил дня через три в районо. Действовал он в течение одного месяца. Было строго. Просроченные пропуска отбирали и не пускали на танцы. Местная церковь была превращена в клуб. Здесь читали доклады, лекции, проводили собрания. Шел показ кинокартин. На столбе был установлен радио-громкоговоритель, который работал с утра до вечера. Современных зданий почты, РДК[78], монумента Ленину еще не было. Везде были одноэтажные татарские дома, крытые черепицей.

1 сентября 1939 года после торжественной линейки все разошлись по своим учебным классам. Мой первый урок состоялся в 9-м «а», потом я перешел в 9-й «б», после перерыва пошел в 10-й «а», а затем в 10-й «б». В первый день повторяли темы прошлого учебного года. Сообщил школьникам, какие темы будем изучать в этом году, какая имеется литература для изучения этой программы. Все следующие дни шли нормально, учащиеся и дирекция мною были очень довольны. Успеваемость учащихся повысилась. В конце первой четверти в одном только классе из 26 учеников 17 стали отличниками и 9 были хорошистами. Не было ни одного троечника! Такая же картина была и в других классах. Я даже подумал, что, может быть, завышаю оценки, и попросил прийти на экзамен завуча. Так он одну поставленную мною четверку исправил на «отлично». Обо всем этом завуч доложил на педсовете, где меня все хвалили. Я был рад.

Мне предложили вести уроки в трех восьмых классах, я согласился. Работать приходилось много. Вечерами сидел в методкабинете и готовился к урокам. В большом зале школы часто проводились культмассовые мероприятия, а также танцы. Время проходило весело. Несколько раз меня в свои дома приглашали в гости мои родственники. Они знали меня через моих родителей. Я же их раньше не знал и познакомился уже только в Саках. Их дома стояли как раз там, где сейчас цветочная клумба перед РДК. Там же жил Мустафа Салиев с женой. Раньше он учился в пединституте, но со второго курса ушел и стал учиться на зубного техника. Сейчас он работал в Саках. Он позвал меня в гости, угостил чебуреками и кофе. Чуть повыше, где сейчас автостанция, жил преподаватель географии Гафаров. Он увлекался фотографией, как-то сфотографировал меня с учениками. Мы пришли к нему домой попросить фотокарточку. Он затемнил комнату и при нас проявил фотографии. В темноте ученики и ученицы щупали друг друга и меня тоже не оставляли в покое.

Я стал на учет в военкомате, который тогда располагался между бывшей церковью и автостоянкой. Сотрудник военкомата Цибарт сказал, что я для них переросток и что скоро меня заберут в армию.

– А пока продолжай работать, когда будет надо – вызовем, – добавил он.

Поскольку так и не нашли преподавателя для вечерней школы, то предложили читать историю и конституцию мне. Два вечера в неделю – вторник с восьми вечера и до десяти часов, а также в четверг я должен был преподавать. В вечерней школе обучались в основном сотрудники сакских санаториев: повара, официанты, обслуживающий персонал. Я рассудил, что отказываться не стоит. Это были люди взрослые, на уроках вели себя очень хорошо, хотя частенько и засыпали на занятиях. Я их не трогал, так как понимал, что они устают на работе. В свою очередь они часто приносили мне жареные котлеты, мясо, пирожки, курятину. Между мной и вечерниками установилась настоящая дружба.