Оксана кивком указала на левую стену комнаты. Егор обернулся и увидел старую карту полуострова Новая Шотландия. Черным маркером на ней были отмечены новые очертания береговой линии, а также новые ориентиры с короткими комментариями. Грачеву вполне хватило воображения, чтобы на примере окрестностей аэропорта представить масштабы изменений, постигших полуостров.

Дальше к северу, за городком Энфилд, сквозь дымку проглядывала зелень. Но вся эта зеленая зона проросла сквозь многометровый бурелом, то есть там стоял фактически непроходимый лес, прорезанный лишь одной просекой – дорогой на Труро. На восток простирался океан, а на западе, вплоть до залива Фанди, пузырились соленые болота. На юге, от «рейнджерских скал» и до новой крайней точки полуострова, тоже лежали болота, только гнилые, как значилось на карте. Чем они отличаются от тех, что на западе, картограф-любитель не указал.

В общем, получалось, что от Новой Шотландии после Потопа осталась узкая коса, которая явно мешала атлантам напрямую перемещаться из моря в залив Фанди, а дальше в спокойные и теплые соленые болота на континенте. Их твари использовали, как инкубаторы для выращивания новых земноводных видов – так считали военные ученые.

То есть особая активность тварей в этих местах имела вполне логичное объяснение. Почему люди не перенесли аэропорт куда-нибудь на континент, зачем теряли каждый десятый самолёт? Неужели не осталось других посадочных площадок?

– Нет, – уверенно ответила Окси, когда Егор сформулировал вопросы. – Кругом сплошные соленые болота. И здесь, и на континенте. Ничего подходящего нет на пятьсот миль вглубь. Только под этой площадкой лежат скалы. Есть ещё вопросы, мой любознательный лорд?

– Масса вопросов, сударыня, – Грачев улыбнулся. – Но вы, похоже, спешите закончить нашу беседу. Не так ли?

– Ты действительно забавный, – Окси смерила Грачева насмешливым, но одновременно заинтересованным взглядом. – Спешу не я. Баз уходит. Я должна идти с ним. А тебе придется выбирать: пойти с нами в Энфилд, а оттуда в Гранд-Лейк или самому искать армейскую базу, когда высохнешь.

– Это сложно?

– Два варианта. Либо идешь вдоль западной стены аэропорта и потом поворачиваешь направо – тогда попадешь в терминал, и там тебя встретит охрана, либо поворачиваешь налево и топаешь по бетонной дороге до ворот военной базы. Первый вариант вдвое короче, но по времени выйдет одинаково. Пока охрана тебя идентифицирует, пока найдет попутный транспорт… Выбирай сам. Только не забудь повернуть, когда закончится забор. Если пойдешь прямо, окажешься в Энфилде. Это приличный крюк.

– Хорошо, запомню. Спасибо, Окси. Жаль расставаться.

Егор сказал это настолько искренне, что Оксана и не подумала вновь отмахиваться и укорять Егора, что он флиртует в неподходящее время и в неподходящем месте. Даже наоборот. Она взяла Грачева за руку и посмотрела в глаза.

– Мы ещё встретимся, – негромко сказала девушка. – Я не хожу с Базом вечно. Завтра буду в Гранд-Лейке по делам. Загляну к тебе в госпиталь.

– Почему в госпиталь?

– Потому, что выглядишь ты скверно, солдат Егор… как фамилия?

– Грачев.

– Думаю, капитан Коваленко обязательно уложит тебя в лазарет, Егор Грачев, – Окси улыбнулась. – Передай ему привет. И не волнуйся, он хороший доктор. Будешь уходить, не забудь захлопнуть дверь.

* * *

Человек боится темноты, потому что плохо видит скрытые под её покровом опасности. При нормальном освещении вроде бы бояться нечего, но это если ты в знакомых местах, где всё понятно. В бывших окрестностях Галифакса Егору казалось знакомым только небо – такое же хмурое, как в Москве. Всё остальное здесь выглядело, как страшный сон наяву – хоть в сумерках, хоть при дневном свете. Царивший вокруг хаос ломал представление о мироздании, а звуки, запахи и ощущения внушали чувство беспомощности. Ведь среди них почти не нашлось знакомых, и Грачев абсолютно не понимал, как на них реагировать. То ли шарахаться, то ли, наоборот, брать за ориентиры.

Повсюду что-то скрипело, стонало и шуршало. Ветер то приносил запах плесени, смешанной с чем-то сладковатым, то откуда-то тянуло натуральным дерьмом, а затем вдруг накатывала волна морского йодного воздуха, который однако не освежал, а, наоборот, душил. Егор даже закашлялся, глотнув этого бриза. И кожей он тоже улавливал непонятные перепады температуры и даже что-то вроде легких разрядов статического электричества.

Стабильными оставались только три-четыре ориентира: база рейнджеров позади, далекие домики-коробки у горизонта, аэродром и огибающая его территорию тропа. Всё остальное, казалось, в любой момент могло исчезнуть или оказаться при ближайшем рассмотрении чистейшей иллюзией, сотканной из болотных испарений.

Кстати сказать, странных заболоченных участков кругом хватало. Странных потому, что Егор по-прежнему не понимал, откуда они взялись на возвышенности и какими подземными источниками питались – ведь без подпитки им полагалось давно высохнуть. А ещё странным казалось то, что по ту сторону забора, ближе к взлетным полосам аэродрома, никаких заболоченных проплешин не наблюдалось. Периметр будто бы отсекал топи.

Интересно, отсекал ли он жуткую вонь? Стоило Егору спуститься чуть ниже, на уровень аэродрома, у него перехватило дыхание. Нет, привыкнуть ему удалось, но пришлось постараться. Ничего подобного он не испытывал за все два года службы в Европе. А ведь там тоже приходилось расчищать завалы, из которых несло, как с помойки. Но местные «ароматы» оказались вне конкуренции. Хотя, возможно, фокус заключался в том, что по европейским завалам Грачев бродил в фильтрующей маске, а здесь ему приходилось дышать «через рукав». Прикрыть нос рукавом – это всё, что он мог сделать.

Пока тропа шла под горку, шагалось относительно легко, несмотря на вонь, а затем Егор опять вспомнил, что досталось ему этой ночью неслабо. До западного края аэродрома он добрел, а дальше буквально поплелся. При этом он уже не озирался, а лишь иногда поглядывал по сторонам.

Справа картина почти не менялась – ограждение и взлетно-посадочное поле за ним, а вот слева местность чудила на каждом шагу. Обугленный бурелом сменялся участками болота, а затем грудами мусора и полусгнивших бытовых отходов. Иногда встречались останки искореженной техники или неведомых конструкций, а пару раз под слоем грязи Егор сумел разглядеть какие-то руины. Всё это производило удручающее впечатление. Опять же – намного более тягостное, чем в Европе.

И всё-таки опыт чистильщика определенно сказывался. Грачев не ужасался увиденному, а сравнивал его с виденным раньше и постепенно приходил к выводу, что первоначальные страхи можно отбросить. Здесь дела обстояли гораздо хуже, чем в других частях света, но по большому счету ничего нового не наблюдалось. То, что другого могло шокировать, Егора лишь впечатляло. Как небоскреб после высотки в спальном районе. Да, разница серьёзная, но принцип-то один. И все эти странные запахи, звуки и ощущения наверняка объяснялись легко, если отбросить страх перед незнакомой местностью.