А мысли были разные. То, что они знали и анализировали «тогда», сталкивалось с тем, что он знал «сейчас». И не всегда такие столкновения проходили безболезненно — не всё происходило так, как им представлялось нужным и правильным. Но было это вполне естественно: жизнь и реальные люди всегда вносят свои коррективы в твои планы. А значит, нужно ломать не жизнь, а свои планы. Вернее, не ломать, а менять их, приноравливаясь к действительности и не упуская главную цель. Многое, если не большинство, ему нравилось. Получалось, что они УЖЕ добились своего — страна изменилась и изменилась к лучшему. Взять те же воинские звания. Мелочь, казалось бы: какая, в принципе, разница как именно ты называешься — командир взвода или поручик? Ан нет, есть разница. Принципиальная. Для военного человека, посвятившего себя защите Родины, воинское звание как статус в рыцарском ордене защитников Отечества. Чем выше звание — тем больше ответственность, тем тяжелее долг. А должность… Для защитника не важно, на каком посту он исполняет свой Долг, поэтому и поручики, и капитаны и, даже, полковники, случалось, ходили в штыковую в качестве рядовых бойцов. Потому-то и откликнулись многие на Декрет «О соотечественниках», в котором гарантировалось сохранение им прежних званий, особенно заслуженных в германскую. А поскольку Красной Армией сейчас командовали не «вожди» и «пламенные революционеры», а грамотные и толковые командиры, то и в ней должности заменили званиями. Точнее, привели в соответствие: комвзвода — лейтенант, комроты — капитан, комполка — полковник. А от поручиков — подпоручиков и унтеров — фельдфебелей отказались, почему-то. Правда, особенно это никого не задевало — лейтенант и сержант звучали ничуть не хуже. Сложнее оказалось с генералами, слишком сильны и свежи были воспоминания, но благодаря Слащёву — старшему и его соратникам были вновь приняты и генеральские звания. «Товарищ генерал», «товарищ полковник», «товарищ капитан» первое время резали слух, но свыклось и соединилось. Да и в самом деле — разве не были капитан и полковник товарищами по служению Отечеству? И разве не были им в этом товарищами мастеровые и крестьяне, поднимавшие страну из разрухи? Не господа и холопы, но товарищи. Таким был новый порядок вещей, и, пусть не сразу, но многие его приняли. Погоны, правда, решили пока не вводить, но не по политическим мотивам, а по экономическим: проще и дешевле пока было использовать петлицы. Ну, а со временем, когда страна окрепнет, можно будет и на погоны перейти.

Нельзя сказать, что соединение бывших противников проходило гладко и спокойно. Случалось всякое, вплоть до самосуда, но новый наркомвоенмор Фрунзе наводил порядок в армии железной рукой. При полной поддержке обновлённого Политбюро. После нескольких громких процессов, закончившихся по приговору трибунала расстрелом «непримиримых борцов», армия стала превращаться в армию, а не в анархический сброд. Исчезали партизанщина, расхлябанность, недисциплинированность. И во многом этом была заслуга старых служак, вернувшихся, чтобы вновь послужить своей обновлявшейся Родине. Политработники остались, и политработа проводилась, но изменилась её направленность. Место «мировой революции» заняла «защита социалистического Отечества». И прилагательное «социалистический» нисколько не отталкивало бывших белогвардейцев, поскольку за ним они могли видеть возрождение своей страны, единой и неделимой. Зримо видеть в возрождавшейся армии.

В первых числах июня в монастырь примчались деревенские мальчишки во главе с Колькой Серовым — Николкой, как звала его Мария. На правах старых знакомых они солидно пожали друг другу руки и уселись под навесом дровника. Колька пошмыгал носом, снял картуз и достал из-под подкладки пакет.

— В правление пришло. Дядя Евсей сказал мигом доставить. Вот.

— Помялся дорогой? — спросил Александр, беря слегка помятый и мокрый с краю пакет.

— Мы, это, белополяков гнали, ну я в овраг-то и скатился, — сказал Колька и задорно засмеялся. Александр взъерошил ему вихры и спросил, открывая пакет:

— Много шляхты-то нарубал?

— А то! Гляди, какая шашка, — Колька гордо продемонстрировал любовно выструганную кривую берёзовую ветку.

— Важное что, дядя Саша? — спросил он, не в силах побороть любопытство. Ведь если важное, то он, Колька, получается совсем герой. Председатель сельсовета сказал «срочно, мухой», он доставил и весть важная. Получается герой.

— В Псков придется ехать. Приказ пришел. Ты, Колька, настоящий связной, связь обеспечил. Молодца, держи пять.

— Надолго, дядь Саш?

— Не знаю. Про то в приказе не написано.

«С получением сего, старшему лейтенанту Слащеву А.Я. надлежит прибыть…числа июня сего года к военному коменданту г. Пскова за получением дальнейших приказаний». Слащев хмыкнул — а как же конспирация? Мало того, что звание на ступень выше, так настоящей фамилией назван. Неужели?! В глуши новостей нет, но если выходит ему амнистия, то получается, что до этой семейки с двойной фамилией добрались. Жаль, честное слово. Ему просто до зуда в руках мечталось самому поставить точку в их проклятой жизни. Ну, да ладно, что случилось — то случилось. К пользе и благу страны. А зуд в руках мы другими уймём, остались еще и, к сожалению, не мало. «Но ведь мы здесь именно для этого. Чтобы не осталось вражин, ни старых, ни молодых, которые потом страну убивать будут. Они нас тогда, мы их сейчас. И чтобы ни одна сволочь не смогла спрятаться и уцелеть. Ни одна»!

Через день он въезжал в Псков на подводе, отправленной председателем на базу за запчастями, и, заодно, прихватившей его. Переехали мост через Великую. Слащев слез с подводы, попрощался с возницей и двинулся вверх к псковскому Кремлю. Подходя к комендатуре, увидел бойцов в малиновых околышах и немного подобрался — мало ли что. Возле самого крыльца его окликнули:

— Явился — не запылился, бродяга?

— Егоров, сучий потрох! Ну-ка, иди сюда, буду тебе секир-башка делать, не смотря на охрану.

— Смотри не опупей, аника-воин.

Они похлопали друг друга по спинам и Слащев спросил:

— Слушай, Егоров. Ты почему мне про Машу не сказал? Я, понимаешь, к бабке ехал, а тут такое чудо. Свинство с твоей стороны, я же чуть дара речи не лишился. И главное, подарить нечего. Стою, понимаешь, как вор на ярмарке и глазами хлопаю.

— Ладно, не бузи. Не мог же я свою невесту расхваливать. Да ты бы и не поверил, согласись.

— Везунчик ты, Егоров. Хотя и зараза. Не знаешь, комендант на месте?

— Знаю. Нет его, — и, глядя на вытянувшуюся физиономию Слащёва, добавил: — Ни в жизнь не поверю, что не понял, кто тебя вызвал.

— Да понял, понял. Веди.

— Здорово, воскресший, — приветствовал Слащёва расположившийся в знакомом по первому посещению кресле Котовский.

— Кончилась твоя смерть. Слышал? Хотя откуда… Короче так, разоблачён и обезврежен заговор троцкистов, пробравшихся на высокие руководящие посты и занимавшихся вредительской деятельностью. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Приведен в исполнение. Вопросы есть?