– Как дела, Лешек? – спросил Керр по-английски.

В Великобритании на этот вопрос следует отвечать fine, даже если у тебя обнаружили неоперабельный рак, но Лешек англичанином не был и покачал головой:

– Плохо, друг. Плохо…

Да, в Польше все и в самом деле было очень плохо. После того, как в строй вступила вторая ветка балтийского трубопровода – Польша и Украина потеряли все транзитные возможности и, следовательно, выплаты. Американцы продавили закупку Польшей американского сжиженного газа через балтийские порты – это стоило огромных вложений в инфраструктуру, а сам газ оказался намного дороже трубопроводного.

Треплющий ЕС экономический кризис до предела сократил выплаты из общего бюджета, зато статус страны – члена ЕС наложил обязательства по приему и размещению беженцев… причем в Польшу направляли беженцев в основном чернокожих, так как считалось, что в двадцать первом веке стыдно, когда в твоем государстве проживают жители одинакового цвета кожи… не по-европейски это. Начались и гонения на польскую церковь – точнее, на тех иерархов, что отказались венчать в храмах содомитов. Плюс еще такой нюанс – в ЕС есть правило, согласно которому беженец, который прибыл в ЕС должен оставаться на земле той страны, в которую он первично прибыл, потому что все страны ЕС одинаково демократичны, и там можно скрываться от тирании. Таким образом, Польша была вынуждена принять и основную часть беженцев с Украины, что добавило нагрузки на бюджет. При этом польская промышленность была окончательно добита еще в середине нулевых, а польские крестьяне были вынуждены продавать свою продукцию задешево белорусам, которые под своей торговой маркой перепродавали уже в Россию. Санкции, однако, благодаря которым гордые польские шляхтичи унижались перед белорусами, чтобы продать свои продукты хоть кому. На Гданьской судоверфи работал музей гданьской судоверфи и больше ничего, а польской косметики – больше не существовало. На этом фоне измученные валом беженцев, страны «первого мира» – Великобритания, Германия, Франция – закрывали границы и принимали все более и более жесткие законы по нелегальному пребыванию мигрантов, по наказанию за использование труда нелегальных мигрантов. Только вот били эти законы не по общинам беженцев из исламских стран, держащихся обособленно и представлявших из себя для принявших их государств terra incognita, а по менее сплоченным «заробитчанам» из Восточной Европы – полякам, словакам, венграм, болгарам, румынам. Все они были вынуждены возвращаться к себе домой, где работы не хватало, и для тех, кто оставался…

– Совсем плохо?

– Работы нет, – бесхитростно перечислил поляк, – даже таксистом. Туристов мало стало, на заработки тоже не выехать. Не знаю, чем и семью кормить…

Керр проследил глазами за взлетающей стаей голубей.

– Проблему можно решить.

Поляк с надеждой уставился на него.

– Афганистан не забыл?

– Нет… – сразу сказал поляк, потом обреченно поинтересовался, – стрелять придется?

– Пока нет. А что – есть возражения?

– Да нет… какие теперь возражения?

– Есть знакомые на границе? Ты ведь в полиции одно время работал. Темами владеешь?

Медыка, Польша

28 мая 2021 года

Медыка, пограничное село на границе Украины и Польши – выглядело едва ли не лучше, чем Краков. Двух- и трехэтажные дома у дороги, автомобили на обочине – в основном дорогие «Ленд Крузеры». И торг, торг, торг…

Свой «Ленд Ровер Дефендер» последней модели они оставили на самой окраине села – на платной стоянке. Лешек объяснил, что иначе вероятность быть ограбленным приближается к ста процентам, хохлы тут на ходу подметки рвут. Отдав три евро, побрели в направлении границы грязной, заплеванной дорогой – два человека, черные куртки с капюшонами, грубые, черные штаны со множеством карманов, руки в карманах. Взгляды – оценивающие, ощупывающие, откровенно злобные – жгли спины…

– Не оборачивайся, – сказал Лешек, – за нами уже следят.

– Кто?

– Мафия. Чужих тут не любят. А полиция не суется – потом не найдут…

По обе стороны шел торг – незаконный, но яростный, из-под полы. То тут, то там стояли фургоны, основной товар, видимо, был там. Мужчины и женщины – как-то хаотически двигались, встречались и расходились, говорили о чем-то. Не было ни прилавков, ни видимого торга, ни передачи денег – но что-то держало здесь людей.

– Что тут происходит? – спросил Керр.

– Здесь пеший переход, – ответил Лешек, – единственный на много миль в обе стороны. Есть конвенция о малом приграничном движении, местных жителей обязаны пропускать в обе стороны без виз. Сейчас навели строгости, но пройти можно. Турист имеет право пронести литровую бутылку водки и две пачки сигарет зараз. В бутылках чаще всего не водка, а чистый спирт, но их никто не открывает. Потом, там дальше – бавят и продают. Прибыль с литра – примерно двенадцать – двадцать евро, если цены не изменились, с пачки сигарет – три-четыре евро. Этого достаточно для того, чтобы отовариться в местном супермаркете бедроке и идти назад. Местная бедронка делает прибыль больше любого другого магазина Польши, потому что в ней покупает половина Львовского воеводства. Но это все мелочь, мурашки, как их тут называют. Вон, посмотри, с какими сумками чешут.

Керр мрачно посмотрел на то, как два невысоких, длинноусых мужичка сноровисто тащили рюкзаки и еще по сумке в каждой руке. Они походили на осликов, которых он видел в Афганистане, но семенили бодро…

– …Если надо нести что-то незаконное или больше литра водки – надо дать таможеннику, или цельнику по-местному. На украинской стороне – самый младший таможенный инспектор имеет «Мерседес» и двухэтажный дом. У нас раньше не брали, а теперь тоже берут, все повязаны вплоть до Варшавы и Киева. Мураши, пронеся свою норму, сдают перекупщикам и идут в бедронку продукты покупать. Чем дальше от границы – тем круче торг, дальше – целые фуры стоят, скупают. Посмотри на дома вокруг – здесь скупщики живут. За год они зарабатывают больше президента. С той стороны есть село Шегини – там такие же дома, такие же машины. Можно еще на обратном пути на подсадке заработать: идет машина, если один водитель – можно без акциза перевезти товара на пятьсот евро, если пятеро в машине сидят – на две с половиной тысячи. За подсадку – до пятидесяти евро платят за раз. Никто и нигде не работает, все границей живут. Кругом мафия, соваться бесполезно. Сейчас попробуем перейти на ту сторону и договориться…

Керр машинально поправил тяжелый предмет – он для эксперимента купил большой, тяжелый гаечный ключ, прикрепил скотчем к подкладке куртки. К другой ее стороне он прикрепил несколько мешочков сахарной пудры…

Граница кишела человеческим людом, подобно муравейнику. Они направились к украинским воротам, на границе были два пропускных пункта – один для украинцев, другой для поляков, причем работали они в обе стороны. У самого перехода к ним сунулась торговка:

– Паны, вудку, папиросы маете?