Иногда мы плевали на дефицит, выливали полный флакон шампуня в ванную и валялись в пене, попивая шампанское и кормя друг друга фруктами, пока вода не остывала. А потом перемещались к камину и сидели перед огнём остаток вечера, завёрнутые в одно большое полотенце. Нам даже говорить в такие моменты не приходилось; каждый и так знал, о чём другой думал.

А затем Эрнст поднимал меня на руки и нёс наверх, к себе в спальню, где мы занимались любовью и забывались друг у друга в объятиях безмятежным сном, пока один из нас не понимал, что мы снова проспали на работу.

Каждое утро у нас было до уморительного одинаковым: мы носились по дому, пытаясь вспомнить, где вчера оставили свою одежду, хихикали как нашкодившие дети над Элке, горничной Эрнста, которая в десятый раз кричала, что завтрак уже давно остыл. Мы запихивали еду в рот почти не жуя, временами даже не садясь за стол, запивали её обжигающим кофе, выпивая его залпом, и бежали наружу к машине Эрнста, где его водитель всегда стоял в ожидании.

Когда мы уже подъезжали к РСХА, Эрнст вдруг вспоминал, что он забыл все свои документы у себя дома в кабинете, и мы снова начинали хохотать, как два самых беззаботных человека в мире. Да, это-то и было причиной тому, почему я отказывалась слушать Ингрид. Мы были слишком счастливы вместе, и о том, что будет завтра, я попросту запрещала себе думать.

* * *

— Отто, это здание РСХА, у нас здесь вообще-то есть кафетерий, что означает, что совсем не обязательно жевать прямо у меня перед столом!

Австриец чуть не подавился своим бутербродом от моей неожиданно гневной тирады.

— Раньше тебя это не беспокоило, — ответил он немного обиженно, но всё равно с набитым ртом. — Здесь же кроме нас никого нет.

— Дело вовсе не в этом!

— А в чём тогда?

— А в том, что меня уже тошнит от тебя с твоим постоянным жеванием и от Эрнста с его сигаретами!

— Правда?

— Да! — Раздражённо гавкнула я в ответ на бедного офицера, который, по правде, ничем не заслужил такого обращения, и начала заправлять новый лист бумаги в печатную машинку.

Я только хотела было извиниться и объяснить, что у меня просто был трудный день, когда Отто вдруг заговорил первым:

— А может, дело в том, что ты… Ну… Ты понимаешь?

— Чего? — я подняла на него глаза, только чтобы увидеть, как он оттяпал ещё полбутерброда, одновременно кивая на мою талию.

— Беременная?

Я моргнула несколько раз, пока он продолжал безмятежно жевать свой ланч.

— Чего ты сказал?

— Ну, ты немного дёрганная в последнее время… Да и на запахи постоянно жалуешься. Моя жена такая была, когда забеременела. — Пока я сидела, не зная даже, что на такое ответить, Отто доел наконец свой бутерброд, вытер руки носовым платком и поднялся со своего стула. — Хотя, может я и ошибаюсь. Я же в конце концов не доктор.

С этими словами диверсант дружески потрепал меня по плечу, и направился к выходу. Я же сидела, судорожно пытаясь вспомнить, когда у меня в последний раз были месячные. Я даже календарь достала из стола и потёрла рукой лоб, пальцем отыскивая дату. «В начале августа, сразу после того, как Генрих уехал в Швейцарию. Точно, тогда это и было, потому что Эрнст ещё ныл, что ему теперь с этим дело приходится иметь, когда ему наконец-то удалось избавиться от моего мужа». Я улыбнулась от воспоминания, как меня тут же бросило в холодный пот от осознания того, что на дворе-то был конец сентября. «Две недели, как минимум». Я застонала и закрыла лицо руками.

— Отто, чёртов доктор!

— Прошу прощения? — Георг, адъютант Эрнста, только что вошёл в приёмную и явно не уловил смысла моей последней фразы.

— Ничего. Слушай, мне надо срочно отлучиться на часок, ты не последишь один за приёмной?

— Конечно, иди.

Я с благодарностью кивнула и едва не бегом бросилась к ближайшему госпиталю. Мне пришлось довольно долго ждать, потому как все доктора были заняты с пациентами, которых только доставили после очередной ночной бомбёжки. К тому времени, как меня наконец пригласили в кабинет для осмотра, я чуть себе нервный срыв не заработала от неизвестности.

— Да, вы беременны. — Врач подтвердил все мои самые страшные подозрения с сияющей улыбкой и снял свои очки. — Думаю, около пяти-шести недель. Примите мои поздравления! Ваш муж будет очень рад.

«Мой муж меня пристрелит, вместе с отцом моего ребёнка, — чуть было не ответила я. — Если я, конечно, сама этого «отца» первая не пристрелю!»

Вернувшись обратно в РСХА я отпустила Георга погулять в благодарность за то, что он меня подменил, и занималась сортировкой новых донесений, когда Эрнст вернулся из Рейхканцелярии. Я стояла спиной к двери и, услышав шаги, приняла его за Георга, пока он не обнял меня сзади и не поцеловал меня в шею.

— Мм, сладенькая моя, я тебе говорил, какая ты сегодня красивая? — промурлыкал он мне на ухо. — Я думал о тебе всё время пока шла эта невыносимо нудная конференция, и о том, что я с тобой буду делать, когда вернусь…

— Да ты уже сделал всё, что можно было! — Я стряхнула его руки со своей талии и резко развернулась, готовая задушить его на месте. — Предупреждала же я тебя, говорила, чтобы ты вёл себя поосторожнее, но ты меня послушал? Нет, конечно! Никогда не слушаешь, грязное ты, похотливое животное! Поздравляю, отличная работа! Надеюсь, ты доволен!

— Что?… — Эрнст моргнул несколько раз, явно сбитый с толку моим поведением.

— Я беременна!!! — прокричала я куда громче, чем следовало, и тут же взглянула на дверь, молясь, чтобы никто в это время не проходил снаружи.

— Ты… Что, правда? Хорошо!

У него был настолько самодовольный вид, что он сразу же напомнил мне пренаглого кота моей бабушки: «Да, это я запрыгнул на стол, столкнул вниз банку со сметаной и всю её сожрал. И ни капельки мне не стыдно. И при первой же возможности я опять это сделаю».

— Хорошо? И это всё, что ты можешь на это сказать?!

— А что? Я счастлив. А ты разве нет?

Я изо всех сил старалась сохранить свою гневную маску, но почему-то поймала себя на том, что улыбалась от уха до уха. Да, я тоже была счастлива. Безумно счастлива.

Линц, Австрия, 4 октября 1944

Я не хотела ехать, но он меня заставил. За руку вывел из дома и усадил в машину, предварительно побросав в дорожную сумку несколько платьев мне на смену на те пару дней, что мы должны были провести в Австрии. Я не могла слишком уж возражать; в конце концов это был его день рождения, да и не оставил бы он меня одну в Берлине с постоянными бомбёжками.

— Там же будет твоя жена, — попыталась привести я свой последний аргумент по пути на военный аэродром. — Как я ей в глаза буду смотреть?

— Она о нас ничего не знает. К тому же, здесь я тебя не оставлю.