— Нет, ну что ты! В открытую шантажировать — я ещё не выжил из ума. Я просто-напросто вежливо намекнул, что моё тайное расследование выявило кое-какие весьма интересные результаты, которые могут скомпрометировать кое-каких людей… стоящих за Шелленбергом. Я не назвал ни одного имени, но он и так всё понял. А ещё я вручил ему фотографии его дражайшего протеже, исключено в залог доброй веры конечно же. Я сказал, что меньше всего мне хотелось бы, чтобы что-то случилось с его маленьким дружочком, ведь подумайте только о реакции фюрера, если эти фотографии вдруг окажутся на его столе… Гиммлер отчего-то очень сильно побледнел в тот момент.

Эрнст пересказывал мне все детали с видимым удовольствием.

— А затем я пояснил, что негативы хранятся в отдалённом и весьма надёжном месте, на крайний случай естественно, если вдруг со мной лично что-то случится. В этот момент Шелленберг вдруг занервничал; думаю, мы всё же были правы насчёт его вовлечения в тот случай в Протекторате. И наконец после всего этого я предложил Гиммлеру поддержать меня на конференции по еврейскому вопросу, которая скоро должна состояться у фюрера. В залог нашей новообретённой дружбы конечно же. Клянусь, я слышал как он зубами скрипел! Я ведь и раньше неустанно повторял фюреру, что ни одна держава не станет иметь с нами дела, если мы продолжим исполнять программу уничтожения. Фюрер уже начал понемногу склоняться на мою сторону; помнишь, я говорил тебе раньше, что чем больше докладов о заговорщиках я складывал ему на стол, тем больше он проникался ко мне доверием и стал прислушиваться к тому, что я предлагаю. Это Гиммлер постоянно втыкал мне палки в колёса, с пеной у рта настаивая на продолжении программы.

Эрнст вдруг криво усмехнулся и покачал головой.

— Мы войну проигрываем на обоих фронтах, а он видите ли озабочен сохранением «чистоты расы». Ну не смешно? Неужели он не понимает, что всё это не будет иметь никакого значения всего через несколько месяцев, и это если нам повезёт?

— И всё же я до сих пор не могу поверить, что тебе это удалось, — снова повторила я. — Больше никаких газовых камер? Расстрелов?

— Нет. Всё официально кончено.

— Эрни! — я обошла стол, уселась к нему на колени и принялась покрывать его лицо поцелуями. — Я так горжусь тобой! Ты и понятия не имеешь, что ты сделал! Ты хоть осознаёшь, скольких людей ты спас?

Он как всегда ничего не ответил и только улыбнулся смущённо.

Ноябрь, 1944

Мы с Генрихом праздновали годовщину нашего первого свидания, которое состоялось ровно шесть лет назад. Мы, конечно же, всегда праздновали годовщину нашей свадьбы, но то наше первое свидание почему-то всегда имело для нас какой-то особый смысл. И вот мы решили красиво одеться и отправиться в один из наших любимых ресторанов, который слава Богу стоял невредимым, несмотря на объединённые усилия союзной авиации.

Шесть лет… У меня в голове не укладывалось, что всего через пару месяцев мы будем женаты вот уже как шесть лет. Казалось, что мы только встретили друг друга, и в то же время будто мы знали друг друга всю нашу жизнь. Сколько всего произошло за эти короткие шесть лет, и как сильно они нас изменили…

— Ты сегодня особенно задумчивая, — заметил Генрих. — Тебя что-то беспокоит?

«А он совсем не изменился, — подумала я, оглядывая своего мужа. — Только виски немного поседели, а остальное всё осталось прежним: тёплые карие глаза, по-военному безупречная выправка, улыбка всё та же… Только вот форма теперь серая, а не чёрная, и крест на груди новый. Мой муж».

— Ничего. — Я улыбнулась ему в ответ и снова взяла в руку вилку. Аппетит у меня в последнее время был просто волчий, должно быть из-за нового обитателя в моём животе. Обитателя, который несмотря на свой пока ещё крохотный размер, настойчиво требовал на удивление много еды. — Просто трудно поверить, что столько лет прошло. Со дня нашего знакомства, я имею в виду. Кажется, будто всё случилось только вчера.

— Знаю. Я сам утром про это думал.

— Правда?

— Да. По дороге к Рудольфу и Ингрид.

— Как он себя чувствует?

— Намного лучше. Уже вовсю передвигается с тростью, и утверждает, что мигрень почти совсем пропала. Только головокружения всё ещё его мучают время от времени. Но ему и так повезло просто остаться в живых.

— Это верно.

— Кстати, у меня для тебя сюрприз.

— Я заинтригована. Что за сюрприз?

Генрих пододвинул свой стул ближе к моему и начал тихо говорить мне на ухо, чтобы люди за соседним столиком не услышали:

— Рудольф и Ингрид говорили со своими главными, и те предложили мне работу. После окончания войны, конечно же, когда я здесь уже буду не нужен. Должность в ОСС. Я согласился. Они сказали, что сделают нам новые документы и перевезут нас в Соединённые Штаты с другими людьми, в которых они заинтересованы: учёных, врачей, бывших сотрудников внешней разведки… Они устроят нам абсолютно новую жизнь, представляешь? Разве не чудесно?

Какое-то время я сидела молча, не зная толком, что на это сказать. Новости были по крайней мере весьма неожиданными. Приятно, конечно, было знать, что американское правительство собиралось выполнить своё обещание и взять нас под свою защиту, и даже более того, устроить нам новую жизнь на их земле, только вот…

— Только это означает, что нам придётся переехать в США? Навсегда?

— Да. В Нью-Йорк, если быть точным. Головной офис ОСС там находится.

— Нью-Йорк… Но это же так далеко. Совсем другая страна. Нам придётся покинуть Берлин? Насовсем?

— Аннализа, любимая, — Генрих взял мою руку в свою и легонько сжал её. — Берлин бомбят уже почти ежедневно. Оба фронта движутся в нашем направлении. И когда они встретятся здесь, то боюсь, от нашего Берлина ничего больше не останется. Фюрер и так уже приказал сражаться до последнего человека на каждой улице в каждом немецком городе. Они всю страну к чёрту разворотят.

Я кивнула, глядя в свою тарелку. Я очень любила свой родной город, но не это было причиной, почему сердце моё наливалось холодом с каждым новым ударом, будто предчувствуя неизбежное. Это означало, что мне навсегда придётся покинуть Эрнста. А я была совсем не уверена, что была готова к подобному.

Думаю, Генрих угадал мои мысли, потому как он только обнял меня осторожно и тихо проговорил:

— Тебе необязательно ехать, если ты не хочешь. Я всё пойму.

Я покачала головой и опустила руку поверх его.

— Не говори глупостей. Конечно же, я поеду с тобой. Ты же мой муж.

— Я не хочу тебя ни к чему принуждать.

— Ты ни к чему меня не принуждаешь. Я люблю тебя. — Я закрыла глаза на секунду. — Я знаю, как лживо это должно быть звучит после всего, что я тебе сделала, но это всё же правда. Я правда тебя люблю.

Я пыталась отыскать нужные слова, и в итоге решила сказать то, что нужно было сказать, а не то, что я на самом деле чувствовала. В конце концов, он был моим мужем и прощал меня столько раз, когда никто другой бы не простил, и я не смогла бы жить с чувством вины, если после всего этого я бы его сейчас отвергла.