— Следствие непременно установит, к чему тут бывший офицер милиции Олег Кобзарь. Но помимо того с прошлого ноября в разных местах Киева нашли уже четырех мертвых девушек. Приблизительно одного возраста. Все задушены, с отрезанными сосками. Последняя жертва найдена десять дней назад. Хотя вот так, в квартире — впервые. — Обтянутые кожей перчаток пальцы справились с последней пуговицей. — После третьей жертвы дела объединили, передали в главное управление. Веду дело я.

— Почему? — ляпнул Головко.

— Почему я? — переспросила Вера. — Наверное, потому, что обо мне говорят правду. Потому что я резкая. И у меня фирменный донецкий стиль. — Она протянула визитку. — Захотите о друге поговорить, вот мои контакты. Думаю, достаточно.

Рыжий промолчал.

Три — один.

Ей исполнилось восемнадцать, когда она стала «Мисс Донецк».

Вера Холод, до замужества — Юрченко, принадлежала к тем женщинам, которых тяготит собственная красота. Красавицы, еще и модельной внешности, использовали природные данные как высокоточное оружие. Ей же собственная привлекательность только усложняла жизнь. Ведь она выбрала для себя профессию, которая считается преимущественно мужской.

Характер.

Так закалялась сталь.

В Донецке, как и повсюду на Донбассе, не выживали — жили, и если не достигали цели, то по крайней мере ощущали себя в относительной безопасности только те, кто выбирал жесткий стиль общения. Грубый, как подошва. Шершавый, будто пиджак. Резкий, больше для бойца, чем для дипломата. Переговоры и вообще какие-либо договоренности — только с демонстрацией силы, и побеждает сильнейший. Слабых тут согнут, раздавят, и прежде всего это касалось женщин. Вера для себя такой судьбы не хотела.

Ей пришлось остаться яркой внешне и со стальным стержнем внутри.

Нажила из-за этого проблемы.

Пока она училась на юриста, преподаватели-женщины ненавидели ее за то, за что любили учителя-мужчины. Голова шла кругом от путаницы. Вера никак не могла понять настоящий уровень своих знаний и способностей. Потому что женщины откровенно, подчеркнуто валили первую красавицу университета, в то время как мужчины отчаянно флиртовали и наперегонки делали поблажки.

Ни то ни другое Вере не улыбалось. Но не было худа без добра: ее личная сталь начала закаляться уже тогда. Она научилась держать и отбивать удары, доказала, что обладает не фарфоровой головкой с красивым личиком, окончила с отличием. В адвокатуру не пошла. Подвернулась возможность устроиться юрисконсультом на одно из многих богатых, престижных донецких предприятий — не захотела. Пустила в ход весь шарм, чтобы оказаться там, куда даже университетские лузеры не рвались.

Уголовный розыск.

Правда, в поля, к реальной работе ее долго не подпускали. Сперва Вера протестовала. Потом один мудрый ветеран на пальцах растолковал: публика, с которой ей приходится иметь дело, не воспринимает всерьез следовательницу, которую проще представить на глянцевой обложке полуголой, чем в казенном кабинете, одетой строго и консервативно. Самые противные типчики, выдернутые из городских и пригородных шалманов, на допросе начинали строить глазки, намекая или прямо говоря: ей тут не место. Женщины же, пьяницы и наркоманки, убийцы нагулянных младенцев и осточертевших любовников, перед ней замыкались в непробиваемый панцирь. Кое-кто еще и письменно требовал поменять следака.

В итоге Вера смирилась, получив более-менее спокойную, компромиссную должность в городской прокуратуре, где и познакомилась с Иваном Холодом. Будущий муж был адвокатом и впрягался за всякого, у кого отжимали бизнес. Под его влиянием Вера даже пересмотрела взгляды на жизнь, попрощалась с текущим местом работы и перешла в частную адвокатскую контору.

Детей не заводили. Муж очень хотел, момент оттягивала сама Вера. Всякий раз представляла, как придется отойти от привычной жизни, которая превратилась в ежедневную борьбу. Ту самую бурю, в которой она увидела покой. Не готова была сидеть дома, спать и просыпаться только вместе с младенцем, окунуться в привычные, даже желанные для многих материнские хлопоты. Не представляла, как будет звонить Ивану каждый день, чтобы не забыл купить подгузники, молочные смеси, еще какие-то необходимые вещи. И, стараясь не признаваться в этом себе, как можно дальше отгоняла мысль о перспективе испортить форму груди, свою тихую гордость. Боялась — груди потеряют упругость, превратятся в описанные не раз ушки спаниеля, муж перестанет возбуждаться от взгляда на них. Хотя знала: у них с Иваном сложилось не из-за ее бюста и вообще внешности, за что она любила и уважала его еще больше.

Наконец в Донецке в то время снова началась локальная вооруженная борьба — за очередной раздел и передел территорий. Милиционеры, которые принципиально не играли на бандитской стороне, оказывались в группе риска. Чем дальше, тем чаще приходилось жить и работать по формуле: «На войне как на войне». А это означает потери, которых не избежать. Вера не хотела рожать ребенка, который рискует достаточно скоро стать сиротой.

Когда Ивана убили, она еще не знала, что меньше чем через год начнется настоящая война.

Его подорвали в машине вместе с клиентом возле офиса. Вера в тот момент работала там, и взрывом вынесло стекла ее кабинета. Потом писали: совершено покушение на известного правозащитника, выдвигали версии, каждая из которых, фантастическая и надуманная на первый взгляд, имела право на существование. В довоенном Донецке возможен был, кажется, даже вооруженный десант инопланетян, имеющих в регионе свой интерес на миллиард долларов. И готовых его отстаивать.

Идти дальше путем Ивана не получалось. Родной город стал для Веры опаснее змеиного гнезда в период осенней линьки. Киевские приятели предложили переехать, точнее, эвакуироваться. Местные друзья помогли быстро и выгодно продать квартиру. А уже в столице Вера Холод сделала все возможное, чтобы сменить род деятельности.

То есть вернуться к тому, с чего когда-то начала.

Уголовный розыск.

Революция прошла мимо нее. Хотя бы потому, что Вера не ставила на победу Майдана и вообще не верила в Киев, пестрое население которого делало столицу не целостной, расхристанной, делило на некие сообщества, которые группировались по интересам. Так, по крайней мере, ей казалось. Очень скоро события противопоставили Донбассу остальные регионы, и Вера восприняла все как борьбу других с донецкими. Тут она не оставляла Киеву и всем, кто подтягивался, никаких шансов. Знала своих земляков, их манеру вести и решать дела. Поэтому была уверена: монолитный, объединенный, четко мотивированный Донбасс, на стороне которого все государственные ресурсы вместе с наделенными властью силовиками, рано или поздно согнет, переломает, задавит.

Так что она держала нейтралитет. По приобретенным дома понятиям вполне могла считаться предательницей, если бы нашла возможность поддерживать повстанцев. С тем же успехом ее отторгла бы киевская среда после попытки терпеливо объяснить: там, откуда она родом, не все бандиты, и вообще, ничто не нужно воспринимать однозначно.