Разбудил его телефонный звонок.

– Алло, – сонно проговорил он в трубку.

– Сынок, привет. Спишь?

– Мама, как ты?

– Все хорошо. Чувствую себя отлично. Прошу доктора меня выписать. Чего тут разлеживаться?

– Я рад.

– Как там папа?

Сердце так и ухнуло!

– Не знаю, не видел его с утра.

– Звоню ему на мобильный, а абонент не отвечает.

– Он по грибы собирался. Уехал, наверное, а в лесу, сама знаешь, телефон не ловит.

– По грибы, говоришь?

– Да, сморчков для тебя набрать хотел. Но ты подожди, я пойду посмотрю, может, дома он…

Рома поднялся с кровати, направился к комнате приемных родителей, как будто на самом деле надеялся кого-то там застать…

– Нет его, мам.

– Ладно, я вечером еще позвоню. Целую тебя, дорогой.

– А я тебя много-много раз, поправляйся, мам!

Когда он убрал телефон, тот оказался весь мокрый. Рома и не заметил, что во время разговора плакал.

Как она переживет гибель мужа и переживет ли? Может, надо было дать себя убить? Мама решила бы, что ее сын сбежал, но жив, а это не так горько…

Но Рома тут же одернул себя. Он все сделал правильно! Как там Виктор говорил?..

«Без него Любочке будет легче. Попереживает, конечно, но лучше один раз, чем всю оставшуюся жизнь».

А может, ей не без сына, а без мужа будет легче? Виктор был явным психом. Дважды он «съезжал с катушек». А что, если так бы продолжалось и дальше? Сначала дети, потом жена, друзья? Вымышленные поклонники жены? С возрастом болезнь в нем прогрессировала бы, и неизвестно, до чего довела бы Виктора.

«Со мной ей будет лучше, чем с ним, – решил Роман. – Я тоже очень ее люблю, но я адекватный. И позабочусь о маме нисколько не хуже…»

Обгоревшую машину нашли в тот же день ближе к вечеру. Останки быстро идентифицировали.

Любовь известие о гибели мужа восприняла относительно спокойно. Конечно же, она плакала и причитала. Но быстро взяла себя в руки. Она сказала успокаивающему ее Роме: «Я должна быть сильной ради тебя. Теперь у тебя только я, а у меня только ты…»

Смерть Виктора была квалифицирована как несчастный случай. Роме просто повезло, что было проведено формальное расследование. Он избежал ответственности, но только перед законом. О том, какой на нем грех, Роман не забывал никогда. Не перед Богом себя виноватым чувствовал – перед мамой. И не прощал себя, хоть и находил своему поступку оправдание.

Дэн обожал свое лицо. Он готов был просиживать у зеркала все свободное время, рассматривая его. Ни единого изъяна: гладкая белая кожа, точеные скулы, тонкий нос, сочный рот, влажные темные глаза под густыми четкими бровями. Идеальное лицо…

В отличие от тела!

Кто бы знал, как он его ненавидел. Хотя и тело, не будь рука недоразвитой, могло бы считаться неплохим. У Дэна хорошие пропорции, и, начни он заниматься спортом, фигура стала бы идеальной…

Но Дэн спортом не занимался. Из-за руки. Хотя физически она не мешала этому. Он мог бы бегать или прыгать. Плавать. Играть в футбол. Просто заниматься на тренажерах. Но Дэн не желал быть единственным калекой в бассейне, на поле, в зале и привлекать внимание к своему уродству. Даже если на него не станут откровенно смотреть с омерзением или жалостью, то будут испытывать к нему эти чувства тайно. Сестра возмущалась, когда слышала это. И говорила, что все это глупости, и напоминала ему о параолимпийцах, которые не то что с недоразвитыми конечностями, вообще без них ставят спортивные рекорды и вызывают у окружающих уважение, а никак не омерзение или жалость. Но это не убеждало Дэна.

Когда его спрашивали, о чем он мечтает, Дэн пожимал плечами. Как будто ни о чем. На самом же деле заветным его желанием было… избавиться от руки. Не совсем, но частично. Отрезать недоразвитую кисть с тремя пальцами. Без своей мутантской конечности он выглядел бы почти нормально. Подумаешь, рука частично отнята. Он будет говорить всем, что попал в аварию или подвергся нападению акул в океане. Когда он поделился своей мечтой с сестрой, та не поверила собственным ушам.

– Ты что, с ума сошел? – возмутилась она. – Ложиться под нож, чтобы себя искалечить, согласится только помешанный.

– Я уже калека! А еще и урод.

– Ничего подобного! У тебя просто небольшой физический недостаток.

– Небольшой? – Он горько рассмеялся. – Да я самый настоящий монстр! Таких, как я, в старые и не самые добрые времена считали детьми дьявола и убивали в младенчестве. – Дэн скинул с себя рубашку и продемонстрировал недоразвитую кисть с тремя растопыренными пальчиками. – Разве она не омерзительна?

– Нет, – твердо ответила Мэри.

– Ты не объективна ко мне, – хмуро пробормотал брат, натянув рубаху, рукав которой скрыл увечье.

– Это ты не объективен к себе.

– Лучше бы я родился с культей, – не слушал ее Дэн. – Или совсем без руки. Но эти пальцы… Они похожи на щупальца маленького осьминога. Они отвратительны.

– Зато они действуют, и ты можешь пользоваться обеими руками. Если же ты ампутируешь руку по локоть, то…

– Закажу себе протез и с тем же успехом буду пользоваться обеими.

– Но если Бог создал тебя таким, может, не стоит ничего менять?

– И это говорит человек, носящий слуховой аппарат? – насмешливо проговорил Дэн. – Коли Бог создал тебя глухой, выкини его и живи в безмолвии.

Едва Дэну исполнилось восемнадцать, он отправился на прием к хирургу. Денег на операцию у него не было, но парень хотел узнать, сколько она будет стоить. Доктор, осмотрев его, сказал, что не станет ампутировать кисть, так как медицинских показаний к этому нет. Тогда Дэн пошел к пластическому хирургу. Но и тот сказал:

– Вы не мой клиент!

– Как это не ваш? – возмутился Дэн. – Вы же занимаетесь устранением дефектов внешности!

– Вот если бы вы хотели переделать себе нос, уши, даже член, я бы с радостью взялся за операцию, но конечности по желанию клиента я не отнимаю. Я не мясник.

И Дэн пошел к мяснику. Только и тот не захотел ему помочь. Обозвал психом и вытолкал взашей. А на прощание крикнул:

– Будешь мертвой свиньей, тогда приходи!

Все эти отказы только распалили Дэна. Идея избавиться от руки стала навязчивой. И однажды, когда никого не было дома, он взял в баре виски, выпил залпом целый стакан, затем пошел в гараж, включил циркулярную пилу и…

Столько крови он никогда не видел! Она лилась и лилась на дощатый пол. Дэн был в шоковом состоянии, поэтому боли не чувствовал, а как завороженный смотрел на кровь. Густая, алая, точно краска, она выплескивалась на серые доски. Как будто банку с олифой опрокинули.