Подходила к концу первая неделя полета. Немытые и небритые астронавты мало-помалу покрывались грязью и зарастали щетиной. Перед ними неотступно стояла проблема сохранить последний клочок личного пространства – не говоря уже о достоинстве – в космическом корабле без надлежащего санитарного устройства. Помочиться в космосе не проблема, и врачи, как оказалось, решили, что образцов мочи им много не понадобится, так что можно их собирать лишь изредка. Это позволило астронавтам в большинстве случаев облегчаться в специальную трубку, а ее содержимое сбрасывать через небольшой клапан наружу, где жидкость в тот же миг взрывалась дождем сверкающих кристаллов – Ширра метко назвал это явление «созвездием Уриона».

Однако справить малую нужду было не единственной проблемой; чтобы справить другую нужду, требовалось использовать пластиковые пакеты и одноразовые салфетки и ловко маневрировать для достижения нужного эффекта. Партнер при этом либо делал вид, что ничего не замечает, либо всячески подчеркивал свое присутствие и забрасывал соседа вопросами, чем же тот наелся перед полетом. Ловелл попросту смирился с фактом, что ему придется пользоваться чудовищными пакетами НАСА для сбора испражнений: для него это была невеликая цена за возможность полететь в космос.

Борман же изобрел собственное решение проблемы: он решил с ней не встречаться. Если человек не властен над собственным кишечником, считал Фрэнк, то он не властен ни над чем другим: если надо держать в повиновении кишечник 14 дней подряд – то так тому и быть. Одной лишь силой воли и упрямством Борман продержался всю первую неделю и восьмой день. Ловелл, преследуя собственный интерес, даже болел за его победу. Однако никому не дано сдерживаться вечно.

– Джим, – сказал Борман на девятый день. – Кажется, я больше не могу.

– Фрэнк, осталось-то всего пять дней, – шутливо возразил Ловелл. Однако пять дней слишком долгий срок, и Борман, ранее полагавший, что любое препятствие можно преодолеть, неожиданно для себя на первобытном уровне убедился, что препятствия бывают и непреодолимыми.

* * *

Уолли Ширра и Том Стаффорд начали процедуру запуска утром 12 декабря. Это был девятый день полета «Джемини-7», и он же должен был стать первым днем полета «Джемини-6», если судьба, погода и «железо» не подведут. Астронавтам предстоял обычный завтрак из бифштекса с яичницей, сока и кофе, после него – облачение в скафандры (стандартные, с жестким шлемом), затем традиционная прогулка до микроавтобуса и улыбки для прессы и, наконец, спокойная дорога к стартовой площадке. Уолтер Кронкайт водворится в своей выездной студии, репортеры снаружи будут говорить в камеру на фоне ракеты и ее башни обслуживания вдали, а традиционные десятки тысяч зрителей заполнят побережье. Впрочем, на этот раз будет еще два особых зрителя – в 300 км над земной поверхностью.

– Как там старт «шестерки»? – спросил у Хьюстона Борман, когда до запуска оставалось меньше часа: он знал, что к тому времени Ширра и Стаффорд уже должны сидеть в кабине, пристегнутые к креслам.

– С «шестеркой» все отлично, – ответил астронавт-новичок Эллиот Си, севший за пульт капкома вскоре после того, как экипаж погрузился в космический корабль. – У них 25-минутная задержка.

– У них уже 25 минут задержки? – переспросил Борман, ошибочно решив, что какая-то незапланированная пауза длится 25 минут и техники на стартовой площадке выясняют причины какой-нибудь неисправности.

– Это встроенная задержка, – заверил его Си. На самом деле ЦУП заложил в график 25-минутную задержку на отметке T-3 минуты на проверку всех систем[13]. – Хьюстон говорит, все идет нормально.

– Вас понял, – с облегчением ответил Борман.

Проведя в полете уже неделю с лишним, Борман и Ловелл, естественно, соскучились, а появление гостей обещало новизну – даже если забыть о сложных маневрах, которые понадобятся для сближения кораблей. Траектория их полета пролегала так, что Борман и Ловелл должны были оказаться над мысом Кеннеди в тот самый миг, когда включатся двигатели «Джемини-6». Если погода не испортится, они увидят огненный вихрь при старте «Титана»: с высоты в 300 км он будет выглядеть не крупнее вспышки от спичечной головки, но зато станет понятно, что друзья уже в пути.

Сидя в телевизионной студии, Уолтер Кронкайт жаждал старта не меньше, чем Борман и Ловелл.

– Это будет наш самый волнующий день в космосе, затмеваемый разве что самыми первыми полетами в космос, – говорил он зрителям.

Обратный отсчет шел гладко; Ширра и Стаффорд, пристегнутые к креслам на верхушке ракеты, слышали, как он подходит к нулю. Началось буль-буль-бульканье. В 09:54 утра раздался рев, который ни с чем нельзя было спутать, и корпус ракеты задрожал от мощи запускаемых двигателей.

– Мое время пошло! – перекрикивая грохот, доложил Стаффорд, имея в виду часы полетного времени на приборной панели, которые были запрограммированы считать каждую секунду полета с того мига, когда корабль отрывается от старта и расстыковывается хвостовой разъем ракеты.

Однако в эфире немедленно раздался голос Эллиота Си:

– «Джемини-6», выключение.

И действительно, Ширра со Стаффордом услышали, как рокотавшие двигатели стихли.

Протокол на случай отключения двигателей Ширра знал: полагалось немедленно дернуть рукоятку с D-образным кольцом в передней части кресла, между ногами. «Титан», поднявшийся хотя бы на несколько сантиметров и потерявший тягу, сядет обратно с резким толчком, от которого может легко загореться топливо в баках, и тогда облако смертоносного пламени поглотит весь корабль. Дернуть кольцо – значит задействовать катапультируемые кресла (самые мощные из тогда существовавших), и в этом случае астронавтов выбросит из капсулы со скоростью большей, чем скорость распространения пламени, но ценой этому будет ударная перегрузка в 20 g. Такой удар может убить человека, но лучше пойти на риск, чем неминуемо погибнуть от пламени.

Ширра отрабатывал эту ситуацию на тренажере бесчисленное количество раз, но, когда нужный миг настал, он решил не делать ничего. Двигатели запустились, бортовое время пошло, но Ширре чего-то не хватало – а конкретно того, что должно было ощущаться в буквальном смысле как пинок под зад: толчка и удара мощной машины, начавшей двигаться. Ощущение малозаметное, почти неразличимое в рокоте и тряске «Титана», но Ширра был уверен, что толчка не было. Часы в кабине солгали: время почему-то пошло, но ракета не двинулась. Пинка не было.

Ширра, не теряя спокойствия, взглянул на приборную панель: датчик давления показывал, что ракета стравливает баки и возвращается в безопасный режим – как и положено после безопасного отключения двигателей.