Все ленинградское как будто осталось там, в дожде и тумане.

Отец, с которым мы так и не стали ближе, чем на фотомонтаже. Ничего я в нем не понял. Ироничность, отстраненность, железобетонные конструкции, Диккенс, «там, где галстук, там перед», равнодушие ко всем, кроме Эммы. Нино бэбо сказала бы: «Что ты летал, что нет».

Эмма, счастливая, избалованная любовью, лучащаяся счастьем.

Беата. Беата, по-моему, должна была бы сказать Эмме, что ее будущий муж… в общем, рассказать ей о насилии, предостеречь. Ей было бы больно говорить о насилии, но это было бы честно – предостеречь. Мысль о Беате мелькнула и отлетела. Бедная Беата, она как будто вдруг стала не вполне реальной. И моя к ней любовь тоже… ну, как бы осталась там, в Ленинграде. Как будто что-то могло быть только там, было свойственно только этому месту. Наверное, это была не любовь на всю жизнь, а просто я приобрел какой-то опыт. Не любовь на всю жизнь, а опыт.

Нино бэбо любит обобщать и делать заявления: «Все мужчины легкомысленные» или «Все мужчины такие – с глаз долой, из сердца вон». Если бы она узнала, как быстро я оставил Беату позади, сказала бы: «Вот уж от тебя я такого не ожидала, а ты как все…»

Как биолог я должен принять тот факт, что «как все» не существует и «ожидать» нельзя ничего ни от кого. Любой человек так сильно отличается от нашего представления о нем, что мы никогда не узнаем его до конца. Никого не узнаем до конца, в том числе самих себя. Мы все (в этом смысле мы можем сказать «все») изменчивы, текучи и можем преподнести сюрприз даже себе самим.

Приблизительно о том же на прощанье сказала мне Беата:

– Ты еще всем нам покажешь, потому что ты странный.

– Он не странный, а нормальный, – вступилась за меня Эмма.

– Странный – это хорошо, нормальный – плохо, здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди.

Я ждал, что Беата добавит: «Это Чехов про тебя сказал».[2]

12 февраля

Мой дорогой Давид!

Все мы, папа, мама, Глеб и дети, поздравляем тебя с тем, что ты приглашен на конференцию TED. Это поможет тебе получить должность профессора? Или ты как руководитель нейробиологической лаборатории и так уже профессор? У нас ведь с научными званиями все не так, как у вас. Знаешь, каждый раз, когда я пишу на конверте твой адрес, я на секунду замираю и думаю: «Мой брат работает в Нью-Йоркском университете – это так круто! New York University!

Мама с ее нетерпеливым желанием успеха (ей бы хотелось, чтобы Мариша уже победила на конкурсе Чайковского, а Димочка уже выиграл у Каспарова) уверена, что ты получишь Нобелевскую премию. Вчера я слышала, как она приводит тебя в пример детям. Цитирую (прости за резкость выражений): «Ваш новый американский дядя молодец, – на руках больная бабка, ни денег, ни поддержки, казалось бы, каждый может дать ему под блохастый зад, а он старался, работал, и вот вам пожалуйста, Нью-Йорк, и впереди у него Нобелевская премия… Не то что ваш отец». Мама есть мама.

Дети расспрашивали меня про «нового американского дядю», почему ты появился недавно. Димочка спросил: «Наш дядя что, только сейчас родился?» Я объяснила, что полгода назад увидела на столе их деда письмо и тут же написала тебе. Пришлось объяснять и все остальное: что ты мой брат только по отцу и почему папа тебе не писал. Это не совсем детская информация, но я никогда им не вру. Рассказала, что много лет назад случилась неприятная история, но родственные связи никогда до конца не рвутся, – и вот я тебе написала, ты ответил, и мы уже несколько месяцев переписываемся.

В общем, мы все за тебя очень рады и поздравляем!

Ты тоже можешь нас поздравить! У нас большие успехи! Папа научился держать ложку. Раньше я его поднимала перед уходом на работу, чтобы помочь ему совершить туалет и накормить. А теперь он может еще поспать. В туалет он теперь ходит сам, что, конечно, большое счастье, прежняя ситуация была для него невероятно мучительна, при его гордости и застенчивости. Кашу я ему варю перед уходом и весь первый урок думаю, а вдруг он уронил тарелку и сидит голодный… Его правая рука лучше, но все-таки не очень… А левая так и не работает.

Папа, дай ему Бог долгой жизни, стал как ребенок, на все говорит: «Спасибо» и плачет. Покормила – плачет, укутала в плед – плачет. То все плакала я, а теперь он.

Беспокоит меня его настроение. Он не борется. Пока меня нет, сидит в кресле весь день с открытой книгой, а как только я вхожу, начинает сжимать мячик, а ведь руку нужно постоянно разрабатывать! У меня это прямо идефикс, чтобы он разрабатывал руку. Врач говорит, что все зависит от его воли к жизни: жизнелюбивые люди упорно тренируются, каждый день маленькими шагами идут к цели и совершают чудеса. А папа смирился и от этого ленится. Ну, ты все понимаешь, ты ведь так долго ухаживал за Нино. Как подумаю, что ты столько лет ухаживал за ней один, чуть не плачу: только теперь я понимаю, как это больно, когда любимый человек стал совершенно беспомощным. Я хотя бы делю эту боль с мамой.

Книга у папы на коленях все время одна и та же – «Большие надежды». Мама ради эксперимента подсунула ему «Домби и сын», он не заметил. Вчера посмотрела на него и вдруг так горестно: «Неужели это теперь моя жизнь?..» Ее тоже ужасно жалко, она растеряна, раздражается на все.

Вот, к примеру, Глеб любит, чтобы я открывала ему дверь. Я слышу звонок и бегу сначала к зеркалу, а уже потом к двери. Маму это раздражает. Она говорит: «Ты что, всю жизнь будешь в зеркало смотреть перед его приходом? Это глупо, любовь живет три года, это время, которое природа выделила на то, чтобы родители могли подрастить жизнеспособного ребенка. А у вас одному ребенку девять, а второму шесть». Почему-то ее раздражает, что я люблю Глеба.

Любовь живет три года? Ну, значит, мы исключение. Наша любовь не стала меньше, не переросла в другую, спокойную родственную любовь, и я каждый раз встречаю его, как в первый раз. Я тебе этого желаю с Катей. На фотографиях, особенно на той, где вы в Сентрал-парке, она выглядит такой милой, и кажется, очень влюблена в тебя. А ты просто красавец!

Ты вообще-то помнишь, что ты уже не «толстяк», а худой и красивый?

Какой все-таки интересный психологический феномен, что ты так мгновенно похудел после смерти Нино! Как будто пока она жила, ты должен был быть ее толстым мальчиком. А после ее смерти твой мозг дал команду телу, и ты похудел без всяких диет. Вот бы папин мозг дал команду его рукам и ногам. Но главное, конечно, речь! Главное, чтобы восстановилась речь!

Мне кажется, было бы здорово, если бы вы с Катей съездили куда-нибудь на уик-энд. Ты говоришь, что не уверен в своих чувствах, не создан для романов, не знаешь, о чем с ней можно долго разговаривать, что у тебя были отношения только с женщинами-коллегами, а Катя не из научной среды… В этом все дело? Ну, хотя бы попробуй, что тебе стоит? На один уик-энд! Может быть, ты поймешь, что тебе с ней хорошо.