– Вот и славненько. Да, кстати, а свечка у вас есть? – почему-то спросила Тайка, аккуратно укладывая пакет в сумку.

– Есть, у нас все есть! А вы получили деньги и выметайтесь! Нечего порядочным людям отдых портить!

Тайка хмыкнула, но подниматься с кресла не спешила.

– А расписка порядочным людям уже не требуется? Так мы каждый месяц по ней наведываться будем, как за зарплатой приходить.

– Отдай расписку, сука болотная! – кинулась на Тайку с кулаками хозяйка дома. Лодовский одним движением усадил ее на диван.

– Болото-то при чем? Геша, дружочек, я же просила свечку, – напомнила Тайка.

Алехин торопливо потрусил на кухню и вернулся оттуда с зажженной свечой в руке. Тайка, будто выполняя ритуал, не спеша поднесла к язычку пламени сложенный вчетверо листок.

– Все, Алехин, сгорела твоя расписка. Ты мне ничего не должен, – торжественно объявила она, когда от листка остались хрупкие серые кусочки пепла. – Всем спасибо. До свидания!

Тайка и двое ее сопровождающих двинулись к выходу. У самой двери она в последний раз обернулась и спросила:

– Алехин, а ты уверен, что сгорела именно расписка? – И, рассмеявшись, захлопнула дверь.

– А ты, Тайка, стерва! Ты и в самом деле сожгла не расписку? – спросил Касаров, когда они подъезжали к дому.

– Да нет, ее, конечно, только уж больно не хотелось, чтобы они себя на коне чувствовали, эдакими победителями. Они просто вернули долг. Лодовский, останови машину.

Тот покорно свернул в тихий проулочек, и машина затихла.

– Я вам возвращаю долг, – с волнением снова заговорила Тайка и передала пакет в руки Касарова.

– И что теперь? – ничего не понимая, уставился тот на нее.

– А теперь я свободная женщина и посему настоятельно требую отвезти меня в мой собственный дом, который на улице Песочной, если вы не забыли. Видишь, Марк, ты был не прав, когда посоветовал ни на что не надеяться.

– Сама чуть в реку не кинулась, а не прав оказался я! – зарозовел ушами Касаров.

– Ладно, признаю, а сейчас везите домой. Сил нет, по своему родному уголку соскучилась.

В машине повисло неловкое молчание. Наконец Лодовский, выдержав минутную паузу, нажал на газ.

– Ты куда? – всполошился Касаров. – На Песочную?

– А что? Пусть дома переночует, она же не заключенная. А завтра с утречка опять к нам, пока не нашлась Элина, ничего менять не надо.

– Ну уж нет! Я, между прочим, работать должна, а не ваши проблемы решать. Вы и так мне всю торговлю развалили, – возмутилась Тайка. – У меня дел накопилось – не провернуть.

– А ты к нам иди, стирать, варить будешь, а мы тебе – оклад, а? – упивался Лодовский собственным благородством.

– Знаешь что! Я, между прочим, и на большее способна! Не только ваша Элина умеет лоб морщить да козни придумывать…

– О! Вот и доройся, какие она козни придумала, а уж мы тебе щедро заплатим, все твои деньги тебе же и отдадим. Частного сыщика нанимать неловко, много грязного белья повытаскивает, а ты, может, чего с дуру и откопаешь, – сообразил Лодовский. – Питание и проживание бесплатное.

– И одежда, – поспешно добавила Тайка. – У меня своих средств не хватит для достойной спецодежды! А сейчас меня домой нельзя?

– Если хочешь, мы тебя до дому добросим, а завтра милости просим на работу. Прямо с утра, надо и Жака выгулять, так что часиков с восьми и дерзай.

– Да она раньше придет, – фыркнул Лодовский.

Когда машина остановилась у подъезда, Тайка выходила из нее уже не бесполезной приживалкой, а своим человеком, с которым связано нечто серьезное и важное.

Саша Степанов, Олег и Игорь прилежно сидели за большим светлым лабораторным столом и пытались вникнуть в то, что им битый час растолковывал Борис Борисович, или Кис Кисыч, как его звали все в институте. Касаров строжайше велел полюбить химию и самолично изучить все, по мере возможностей, а потом уже с умными мордами везти Кис Кисыча за рубеж.

– Олежка, ты вникай, потом мне на пальцах объяснишь, – шептал Степанов своему ближайшему другу.

– У меня у самого глаза слипаются. Не могу, так нудно.

Кис Кисыч самозабвенно скакал у доски, рисовал формулы, подлетал к столу, смешивал какие-то жидкости в колбочках, и глаза его светились счастьем.

– Все понятно? – наконец, после четырехчасовой лекции, вспомнил он об учениках.

– Нам с Игорем понятно, а вот Олег интересуется: сегодняшняя лекция – это про какую страницу нашей писанины?

– Какой писанины? Вы про что, молодой человек?

«Молодой человек», который был лет на десять старше преподавателя, смущенно пояснил:

– Ну, мы ведь вам биохимическую разработку принесли, вот же она. Мы с вами договорились, что вы нам популярным языком объясните, в чем тут суть.

– Ах, вы про это… Нет, любезные мои, мы сейчас с вами погрузились в самую сердцевину химии, – снова начал химик. – Мы проходим самые азы, самую основу, так сказать! Вот, обратите внимание, здесь наглядно видно…

Олег в сердцах выругался.

– Мужики, я вот о чем подумал, – заговорил Игорь. – Этот Кисыч сто раз видел, листал всю нашу химическую дребедень и ни разу у него не загорелись глаза, а ведь он кое-что смыслит в деле своем. А Касаров не мучается дурью случаем? Кого мы, на фиг, за рубежом заинтересуем, если здесь на это никто глядеть не хочет!

– Твое какое дело? Считай, что это обычное поручение, – оборвал Степанов.

Но Олег зазря свои мозги утруждать не собирался.

– А скажите, Борис Борисович, вам что-нибудь говорит фамилия Белов?

– Белов? – Борис Борисыч заморгал редкими ресницами и начал суетливо искать, куда бы положить мел. – Господа, вы меня простите, я на минутку, я, кажется… я, кажется, забыл портфель… Подождите меня здесь.

Химик поспешно вышел, ученики молча переглянулись.

– Странно, мы же ему тетрадь показывали, он что, фамилии не видел? – удивился Олег.

– Так там нет фамилии, там только название темы, – многозначительно протянул Степанов. – Надо этого химика хорошенько разговорить, что-то тут нечисто.

Через полчаса ожиданий вошла бабка с ведром и шваброй и недовольно загудела:

– И чего штаны просиживают, спрашивается, торчат, как мухоморы, только работать мешают.

– Так мы Бориса Борисыча ждем.

– У него рабочий день закончился, он уже и откланялся, – сказала бабка, начиная возить тряпкой по полу.

– Как это откланялся?! Он же с нами занимается!

– Да уж минут двадцать, как попрощался, видимо, и без вас есть с кем заняться.