Лера коротко и зло рассмеялась.

— А меня ты, случайно, не забыл спросить? Хочу ли я этого? Хочу ли я быть с тобой?

Максим почувствовал, как внутри всё опустилось.

— Не хочешь? — тихо спросил он.

Лера, явно нервничая, лихорадочно сдула упавший на лоб локон.

— Макс, давай говорить по-взрослому. Ты классный и всё такое, я даже, признаться, действительно влюблена в тебя. Но… мы не сможем быть вместе, никак не сможем. У нас разные пути и цели в жизни, понимаешь?

— Не понимаю, — возразил он, упрямо мотнув головой. — Я… я люблю тебя. И хочу на тебе жениться.

— Представляю, в каком восторге будет твоя маменька, если об этом узнает, — усмехнулась девушка. — Надеюсь, ты ещё не обрадовал её этой новостью? Она никогда не простит, если из-за меня ты лишишься своего блестящего будущего.

Лера в курсе их с матерью кухонного разговора, осенило вдруг его. Хотя они ведь переговаривались шёпотом…

— Ты услышала что-то из того, что она мне сказала тогда, у нас дома?

— Поверь, в том, что она сказала тебе, не было ничего криминального, — усмехнулась Лера, выделив интонационно слово “тебе”. — Я не такой нежный цветочек, чтобы падать от этого в обморок.

Его поразила ужасная догадка.

— Не мне, тогда кому же? Лер, она что… разговаривала с тобой? Встречалась?..

— Мне не нужно с ней встречаться, чтобы быть в курсе, какого она мнения обо мне и о… о нас. Как друзья мы твою маму вполне устраивали, но она никогда в жизни не примет нас, как пару. Да мы и не сможем… мы просто не справимся. Ты будешь занят своей музыкой, — продолжала Лера, — я планирую и дальше заниматься модельной карьерой, чтобы достигнуть ещё большего успеха и признания… Всё самое интересное только начинается, а ты вместо этого хотел бы видеть меня женой бедного студента с орущим сопливым младенцем на руках?! Родить — значит, перечеркнуть все мои мечты. Мне пришлось бы оставить то, чем я сейчас занимаюсь… Я потеряла бы форму во время беременности, долго бы восстанавливалась после родов… я не готова на такие жертвы, Макс. Даже ради тебя, — негромко добавила она, а затем, подумав, поправилась:

— Особенно ради тебя. Потому что тебе не нужна эта моя жертва… И сам ты не готов пожертвовать ради меня тем, что тебе так дорого.

Вздрогнув, он впился в неё напряжённым взглядом.

— Что ты имеешь в виду? Я на всё ради тебя готов…

— О нет, Макс, — язвительно отозвалась она. — На многое, но далеко не на всё. Даже любя меня, ты не собирался отказываться от учёбы в Лондоне, разве не так? Ты прекрасно себе всё спланировал, всё решил — что я должна ехать с тобой, ни больше ни меньше… А достаточно ли было твоей любви на то, чтобы отказаться от всего этого ради меня и… нашего ребёнка?

— Если бы ты попросила, — сказал он медленно, раздельно, мучительно подбирая слова, — я не поехал бы ни в какую Англию. Остался бы здесь, рядом с тобой… рядом с вами.

— Ага, конечно, верю-верю, — издевательски захохотала Лера. — Так легко играть в благородство, когда знаешь, что уже поздно и это всё равно не понадобится…

— Вот, значит, какого ты обо мне мнения, — с горечью произнёс он. — Ты действительно просто мне не доверяешь.

Что-то дрогнуло в её лице, но обветренные губы тотчас снова искривились в презрительной усмешке.

— Я никому не доверяю, Макс. Верю только в себя и в свои силы. Я пойду своей дорогой, а ты иди своей.

— Я очень ошибся в тебе, — сказал он. Не хотел этого говорить, а всё-таки сказал. Как-то само вырвалось. Он вообще сейчас еле сдерживался, чтобы не ударить, не переломать к чёрту эти хрупкие руки-веточки, не свернуть сгоряча цыплячью шейку… Как же он ненавидел Леру в эту минуту!

Лера метнула в него не менее ненавидящий взгляд.

— Да, ты у нас мученик, а я тварь, эгоистка и карьеристка! Так и запомни, слышишь? И никогда не обольщайся больше на мой счёт. Ты, конечно, нарисовал в своём пылком творческом воображении нежную и ранимую нимфу… но это исключительно твои проблемы. Я не нимфа, не фея и не сказочная принцесса, Макс. И я никогда тебе ничего не обещала… разве не так?

Он поднялся со стула, не желая больше ни секунды выслушивать все эти её циничные рассуждения.

— Поправляйся скорее, — всё-таки сказал он, избегая смотреть ей в лицо.

— Ах, как трогательно. Даже тут играешь в благородство? Оплёванный, но не отвернувшийся от мерзавки, — поддела его она, точно специально провоцируя скандал. Точно ей стало бы легче, если бы Максим ушёл от неё “на свободу с чистой совестью”. Она словно ждала от него бурной реакции и нарочно не давала ему никаких шансов на то, чтобы расстаться мирно. Чтобы он оставил её сам, не терзаясь угрызениями совести и не испытывая никаких сожалений.

И взрыв не замедлил грянуть…

— Да пошла ты! — крикнул Макс. — Если бы я знал, что ты такая дрянь, даже связываться с тобой не стал бы.

— Вот и радуйся, что так легко отделался, — она продолжала вызывающе глядеть ему в лицо — с издевательской, невыносимо гадкой ухмылочкой. — Катись в свой Лондон, тебя там все уже заждались!

— Какая же ты лживая двуличная сука. Вегетарианка… Зверюшек тебе жалко, да? — он покачал головой. — А собственного ребёнка не пожалела.

Она изменилась в лице. А его уже несло.

— И носить кожу и меха на показах и съёмках — это можно, это же “только бизнес”. И зачем-то врать мне о своей любви, в то время как я абсолютно ничего не значу в твоей жизни… Потрясающие двойные стандарты, Лера! Всю жизнь двойные стандарты!

Она запрокинула голову и засмеялась в голос — взахлёб, от души, до слёз.

— Офигенно, Макс, — заикаясь, выговорила она с трудом сквозь судорожные приступы хохота. — Давай, обвиняй меня теперь во всех смертных грехах, о которых только сможешь вспомнить… тебе же так будет легче уехать, правда? Тебе не в чем будет себя упрекнуть?.. Ты эгоист и всегда таким был, думаешь только о себе и о своих желаниях… Не веришь в мою любовь?.. Что ж, твоё право, только и я в твою ни секунды не верю. Тебе было бы наплевать и на меня, и на нашего малыша, если бы ему суждено было родиться. Для тебя на первом месте всегда была бы музыка… и твоя чёртова виолончель, — она буквально задыхалась то ли от смеха, то ли от рыданий.

Если бы Максим не был так взбешён, то догадался бы, что это просто истерика, а не искреннее желание унизить или оскорбить его. Ведь её и саму колотило как в лихорадке, несмотря на решительный и отчаянный тон…

Но он не анализировал детали и не желал больше видеть это подлое, мерзкое и всё ещё такое отчаянно любимое лицо.

— Ты самая настоящая гадина, — сказал он. — Даже хорошо, что это с тобой случилось — из таких, как ты, по определению не могут получиться хорошие матери. Тебе подобным вообще надо запретить рожать детей!