Были среди них и жалкие любители, откровенно фальшивящие и заставляющие Макса мучительно морщиться, точно от зубной боли; попадались и настоящие профессионалы. Так, в один хмурый зимний вечер он надолго завис возле худой девчонки с выкрашенными в дикий розовый цвет волосами: она держала возле губ пан-флейту и пронзительно-щемяще, так, что сердца слушателей буквально рвались на части, наигрывала “Одинокого пастуха” Джеймса Ласта.

Это было потрясающее исполнение, которое сделало бы честь любой мировой концертной площадке — уж Макс-то знал в этом толк. Самой же девчонке, казалось, было совершенно наплевать и на мировую сцену, и на собравшихся вокруг неё зрителей — она играла для себя, о себе, точно оплакивая свою жизнь, и флейта её тоже плакала и тосковала.

Сглотнув комок в горле, Макс терпеливо дождался окончания мелодии и только потом, подойдя к девушке, опустил в её шляпу пять фунтов. Это, конечно, было жутким расточительством, но… он просто не смог удержаться.

Флейтистка (на вид совсем молоденькая, едва ли старше его самого) быстро наклонилась, подобрала купюру и надёжно упрятала себе в карман, и только затем исподлобья взглянула на Макса. Просканировав его изучающим взором, она расплылась в широкой улыбке и бесхитростно спросила:

— Угостишь меня кофе, миллионер?

…Она стала первой девушкой, к которой он смог прикоснуться после Леры.

Макс выполз в кухню, выудил из холодильника упаковку ледяного апельсинового сока и с жадностью припал к ней губами. Андрей — с влажными после душа волосами, одетый в банный халат — сидел у окна в хозяйском кресле-качалке, попивал чаёк и читал газету.

— Тебе ещё трубки в зубах не хватает для полноты картины, — буркнул Макс вместо утреннего приветствия. — И тарелки овсянки. Типичный бритиш!

— Стереотипы, стереотипы… ты до сих пор от них не избавился? — Андрей покачал головой. — Где ты хоть раз видел англичанина с трубкой и овсянкой?

Макс не ответил. Андрей вопросительно приподнял брови, окидывая друга любопытным взглядом:

— А где твоя… дама?

— Моя-то в душе отмокает, а ты что — один? — усмехнулся Макс. Андрей пожал плечами.

— Свою я выпроводил восвояси ещё в восемь утра.

— Как ты жесток, приятель… это в воскресенье-то! — попенял ему Макс. — А если серьёзно, удивляюсь, что она тебя не убила за подобное вопиющее негостеприимство, да ещё и после проведённой вместе ночи. Как тебе это удалось, колись?

— Сказал, что с минуты на минуту здесь появится моя бабушка, которая якобы каждые выходные приезжает навестить меня с корзиной пирожков и горшочком масла, — уголок рта Андрея дрогнул в озорной усмешке. — Она испугалась потенциального знакомства с моей русской роднёй и сама сбежала… вон, даже про подружку свою забыла.

— А, так они ещё и подружки… — отвернувшись к окну, Макс сделал очередной глоток холодного сока прямо из упаковки. Что за погода, снова ветер, серость и тучи!..

— Ага, подружки и однокурсницы. Ты что, забыл всё, о чём мы вчера говорили? Обе учатся в нашем колледже, только на вокальном факультете. Они сразу нас узнали… именно поэтому и подкатили вчера в клубе.

— Они к нам подкатили, а не наоборот? — Макс покачал головой. — Мы стареем, дядюшка Эндрю. Теряем квалификацию…

— Скорее, наоборот — становимся ещё более неотразимыми, — невозмутимо отбил подачу Андрей. — Девчонки сами на нас вешаются.

— Доброе утро!.. — раздалось за спиной. Макс быстро обернулся.

Индийская гостья, наконец, появилась в кухне, благоухая гелем для душа и шампунем Макса. На мокрые волосы она беззастенчиво накрутила тюрбан из его полотенца.

— Я буду чай с молоком и тосты с джемом, — объявила она, точно оказала великую милость, изъявив желание с ними позавтракать.

— А может, яичницу с беконом? — Андрей кивнул на сковородку, уже шкворчащую на плите. — Я жарю на всех…

— Я не ем мяса! Я хинду!* — вскинулась девица. Макса кольнуло воспоминанием… но он волевым усилием отогнал его от себя.

— Напомни, как тебя зовут? — спросил Адрей миролюбиво: его совершенно невозможно было ничем смутить.

— Дия. Дия Шарма, — представилась девушка. — Вокал, первый курс. А вы струнники, мальчики? — она кивнула на прислонённый к стене футляр виолончели.

— Нет, это просто для конспирации, — подал, наконец, голос Макс, мрачно накладывая себе яичницу. — На самом деле, мы прячем там трупы девушек-первокурсниц.

Голова всё ещё нещадно трещала.

— Он всегда такой злой? — хмыкнув, спросила Дия у Андрея, игнорируя шутку Макса.

— Только если не с той ноги встал, — Андрей потянулся за хлебом, чтобы приготовить тосты, и не удержался от шутки. — Уж не знаю, чем ты его так огорчила ночью, — а затем добавил по-русски, чтобы индианка не поняла:

— Кстати, напрасно морду воротишь, Макс. Сиськи и задница у неё — очень и очень…

— Ну, извини, — поколебавшись, девушка примирительно тронула Макса за плечо. — Наверное, я была не слишком вежлива с тобой… Просто испугалась. Не ожидала, понимаешь, что проснусь в постели не одна.

Меланхолично жующий яичницу Макс просто молча кивнул, как бы принимая её извинения. Пусть Андрей рассыпается в любезностях перед этой Дией — а он вовсе не собирается играть в радушного хозяина.

— Налить тебе чаю? — чтобы окончательно загладить свою вину, предложила девушка Максу.

— Чёрный, — буркнул он. — Без сахара.

— Лимон надо?

Он вздрогнул и резко ответил:

— Нет.

— У Макса аллергия на лимоны, — пояснил Андрей. Дия взглянула на парня с сочувствием.

— Серьёзно?.. Какой кошмар. А как это проявляется?

— Моментальная остановка сердца, — серьёзно отозвался Макс.

— Ничего себе… — Дия захлопала ресницами. — Такое бывает?

— Значит, бывает, — отрубил он.

___________________________

*Хинду, индус(ка), индуист(ка) — человек, исповедующий религию “индуизм”. Вегетарианство — одна из характерных и распространённых идей в индуизме.

Андрей ничего не знал о Лере. Макс так и не решился ему рассказать — даже в порыве пьяных дружеских откровений. Словно что-то сдерживало, включая внутренний сигнал “стоп”. Это было слишком его, слишком личное, чтобы делиться. Никто в целом мире не догадывался о той боли, которую он испытывал…

Впрочем, мама знала. В тот вечер, когда Макс приехал из больницы от Леры, с ним случилась самая настоящая музыкальная истерика. Он уселся за инструмент и принялся играть, как одержимый, пьесу за пьесой, мелодию за мелодией. Рука со смычком металась, словно бешеная, лоб взмок от пота, губы тряслись, но он с остервеннением играл и играл, зажмурившись и стиснув зубы. Мама с трудом отняла у него смычок, еле-еле разжав окаменевшие пальцы Макса… и тогда он сразу обмяк, обессилел, закрыл лицо руками и затих. Только плечи чуть подрагивали и дыхание было шумным, неровным, сбившимся.