Натаниэль стоял к ней спиной, и голос его звучал как-то странно, безучастно. Кейти не могла найти слов.

— Нет! — произнесла она дрогнувшим голосом. Она вспомнила о своем собственном отце, когда он подбрасывал ее, маленькую девочку, а потом ловил, и она захлебывалась от восторга. — Должно быть, это была просто неудачная шутка. Твой отец играл с тобой.

— Он не играл. Потом я пытался объяснить это себе. Я тогда баловался и хулиганил, вместо того чтобы сгребать опавшие листья с лужайки. И отец наказал меня за это. Это была моя вина. Если бы я слушался отца, то он любил бы меня. Так я считал тогда. Ребенку нелегко было признать тот факт, что родители его не любят.

Он хотел отцовского одобрения, как и любой другой мальчик. Он хотел родительской любви.

Кейти почувствовала, как онемело все ее тело.

Натаниэль повернулся, взглянул на нее. На губах его играла циничная улыбка.

— Бедная Кейти. Я разрушил твою веру в то, что все люди добрые и что у всех историй бывает счастливый конец.

Кейти встала:

— Я не считаю, что все люди добрые, но… — Она судорожно выдохнула: — А твоя мать?

— А моя мать… — Выражение его лица изменилось. — О ней можно сказать только одно: она любила моего отца. И хотела только одного — чтобы отец любил ее. А он не любил, конечно… Мой отец никого не любил. — Тон его был насмешливым. — Отец совершенно не подходил таким чувствительным и хрупким людям, какой была моя мать. Венецианское стекло нельзя крушить молотком. И он разбил ее. Она… ушла.

Кейти вздрогнула:

— Значит, ты остался один, с отцом?

— Нет, не один. В некоторых аристократических английских семьях коллекционируют мебель времен эпохи Ренессанса. Мой отец коллекционировал женщин. А у этих женщин были дети. Но этими детьми мой отец никогда не интересовался. Он интересовался только самим собой.

Кейти тихо подошла к Натаниэлю — ее босые ноги неслышно ступали по полу — и положила ему руки на плечи. Пальцы почувствовали бугры мышц, напрягшиеся под кожей.

— Кто спас тебя тогда? Как ты выжил?

— Мой сводный брат Джекоб. Он был старше и не в первый раз вытаскивал меня из озера. — Что-то мелькнуло в его глазах. — Джекоб вытащил меня тогда из воды, помог отдышаться и увел подальше от монстра, пока тот не напился до такого состояния, что совершенно забыл о моем существовании.

— Натаниэль…

— Все в порядке. Тебе не надо искать правильные слова. Даже такой добрый и светлый человек, как ты, не сможет найти ничего хорошего в таком человеке, как мой отец.

— Он… жив?…

— Нет. Он умер, когда мне было девять лет. — Голос Натаниэля стал ожесточенным. — Ты думаешь, что самое страшное ты уже услышала? Спроси меня о том, как он умер, Кейти. Задай мне этот вопрос.

Атмосфера вокруг них все сгущалась.

— И… как он умер?

— Мы все приехали домой на каникулы. Моя сестра, воспользовавшись отсутствием отца, отправилась на танцы в соседнюю деревню. Ей было всего лишь четырнадцать лет, но она уже была очень красивой. В тот вечер сестра решила покрасоваться перед всеми. Губная помада, мини-юбка… — Натаниэль умолк, лицо его побледнело. — Все было бы хорошо, если бы он не вернулся домой раньше обычного.

— Твой отец?

— Он увидел, как она флиртует с парнями в деревне, и дома схватился за кнут.

Кейти вздрогнула, слишком ясно представив себе эту картину:

— Отец… избил ее?

— Он хотел изуродовать мою сестру, чтобы парни больше не заглядывались на нее, но, напившись, озверел настолько, что забил бы ее до смерти, если бы Джекоб не остановил его. И все это время я стоял рядом, дрожал и кричал: «Прекрати! Прекрати!» — Натаниэль взглянул на свои трясущиеся руки. — В ту ночь я понял, что это значит — чувствовать себя беспомощным. И бессильным.

— Натаниэль, ты же был ребенком! Что ты мог сделать?

— Мы должны были наброситься на него. Но мы просто кричали, Себастьян и я, — срывающимся голосом произнес Натаниэль. — И в тот момент, когда я подумал, что он сейчас убьет мою сестру, в дверях появился Джекоб.

— Он остановил твоего отца?

— Он… его убил. — Натаниэль повернул голову и взглянул на нее. Глаза его были пустыми. Усталыми. — Это произошло случайно. Джекоб оттолкнул его. Отец был настолько пьян, что упал и ударился головой о ступеньки, а потом… — Брови его сдвинулись. — Было так много крови… Крови моего отца, крови Аннабеллы — ее красивое лицо превратилось в месиво. Джекоб застыл на месте от шока. А отец мой был мертв.

Так, значит, Аннабелла — его сестра?

Переваривая этот факт, Кейти замерла, не зная, как вести себя перед лицом такой боли.

— Я не знаю, что сказать. Мне очень жаль…

— А мне не жаль! — Повернувшись, он притянул ее к себе. Глаз его потемнели от гнева, как штормовое море. — Мне не жаль, Кейти. Я стоял там и думал: «Слава богу, с этого дня все прекратится». И нисколько не жалел отца. Теперь ты знаешь, кто я на самом деле. Твой мир и мой мир не соприкасаются даже краешками. — Натаниэль так резко отпустил ее, что она покачнулась.

— Ты чувствуешь себя виноватым потому, что не жалеешь о случившемся? Но ведь ты был ребенком, Натаниэль! — Она обхватила его за талию.

— Он был моим отцом, а я ненавидел его. Я — чудовище.

— Ты — человек. — Горло ее сжалось от слез. Она обвила руками его сильную шею. — Ты не чудовище, Натаниэль. Ты был маленьким мальчиком, который хотел и заслуживал отцовской любви. — Кейти прижалась губами к его груди, будто это прикосновение могло облегчить ему боль. — У тебя нет причин чувствовать себя виноватым.

— Я не защитил свою сестру.

— Ты был ребенком!

Его красивый рот искривился в язвительной улыбке.

— Нам не позволяли быть детьми.

Они секунду стояли молча, затем Кейти подняла голову:

— Что произошло с Джекобом?

— Нашлись дорогие адвокаты в элегантных костюмах. И они уладили дело.

Вот так, в нескольких словах была описана страшная трагедия семьи.

— Но ведь вам надо было дальше жить. Кто заботился о вас?

— Сначала Джекоб. Но настал день — и он уехал. — В сумеречном свете сверкнули голубые глаза. — Аннабелле было особенно тяжело. Она очень любила его. Считала Джекоба единственным надежным человеком в нашей очень ненадежной семье. — Натаниэль криво усмехнулся. — Это ее ошибка. Если ты никого не любишь, тебе невозможно причинить боль. Аннабелла любила — и поэтому очень страдала.

«Если ты никого не любишь, тебе невозможно причинить боль».

Вот почему он избегал всяких отношений! Не потому, что не верил в любовь. А потому, что связывал любовь со страданиями.