— Так вот, если вы не заплатите и в этом месяце, то получится уже три месяца неоплаты.

— Да, я понимаю…

— Буду очень признательна, если вы сейчас заплатите хотя бы за один месяц.

— Если честно, сейчас это не совсем возможно, то есть совершенно невозможно… Но в конце месяца я все переведу, обещаю! — затараторила я. — Простите, а вы владельцу приходитесь…

— Да-да, именно!

Наш домовладелец живет в самой правой квартире на первом этаже. Человек спокойный и немногословный. За все десять лет, что я тут прожила, мы с ним ни разу толком не поговорили: перекинемся иногда парой слов, и все. Несколько раз я задерживала арендную плату, но он, казалось, вообще не обращал на это внимания, и я могла только молиться, чтобы так продолжалось и дальше. Лет ему было под семьдесят. Держался он до того прямо, что я даже подозревала, не носит ли он корсет. Когда он ехал на велосипеде, это впечатляло. Но я ни разу не видела, чтобы в его квартиру кто-то входил или выходил, и почему-то решила, что он холостяк.

— До сих пор мы старались как-то, ну знаете, войти в ваше положение. — Женщина откашлялась. — Но сейчас у нас и у самих не лучшие времена. Так что очень просим не опаздывать с оплатой.

— Простите, пожалуйста.

— Значит, вы мне обещаете, что в конце месяца точно с нами расплатитесь, да?

— Да, конечно.

— Ну, смотрите. Если что, вы мне лично обещали!

Я поклонилась ей и, лишь когда звук шагов по железной лестнице растворился в воздухе, вернулась в квартиру.

— Садись, я тебе налью… Все в порядке? — беззаботным тоном спросила Макико, но в ее глазах читался другой, главный вопрос: «Кто это был?»

— От домовладельца приходили.

— О! — улыбнулась Макико, наливая мне пиво. — Насчет денег, да?

— Точно, — подтвердила я, изобразив ухмылку. — Ну что, за нас!

Мы чокнулись, и я сделала глоток.

— За сколько ты уже задолжала?

— Хм… Месяца за два.

— Они что, сразу начинают деньги выколачивать? — Макико одним глотком выпила чуть ли не полбокала и потянулась за новой банкой пива.

— Да нет, со мной такое вообще-то впервые. Я иногда опаздывала, но никто не заявлялся ко мне домой требовать денег. Раньше я имела дело только с домовладельцем, он спокойный, уравновешенный человек. А тут вдруг эта тетушка… Хотелось бы знать, кто она ему.

— Тетушка, говоришь?

— Ну да. С завивкой, как у якудза, и брови нарисованы посередине лба.

— Может, его бывшая, и теперь они снова сошлись? — предположила Макико. — У одного нашего клиента так было. Ему лет шестьдесят. У них с женой один ребенок, сын. И вот, когда сын пошел в школу, мамаша, жена этого клиента, ушла к другому. Двадцать лет прожили порознь. Вроде как общались иногда, но больше не съезжались, оба жили, как им хочется. А теперь сын вырос, а жена, видимо, постарела и осталась одна, без хахалей. Сам он, клиент, живет с родителями, у которых уже всякие старческие закидоны начинаются. Вот и решили, что жена вернется и будет жить со всей этой семейкой. Двадцать лет не виделись, а тут!

— С ума сойти…

— Ну, главное, у него есть дом, платить за аренду не надо. Пенсия у родителей небольшая, но какие-то денежки капают. И работа у него вроде стабильная — водопроводчик. А жене было некуда деваться, вот она, думаю, и начала его обрабатывать — несчастные глаза, все вот это, типа, хочет вернуться. А он ей поставил условие: «Согласна все делать по дому и ухаживать за моими родителями, пока они живы, тогда возвращайся». А ухаживать за ними — это будь здоров: и лужи вытирать, и следить, чтобы ничего не натворили.

— Молодец дядька, все рассчитал!

— Да уж, это точно, — цокнула языком Макико. — Они с сыном, конечно, хорошо устроились. Получили на халяву бесплатную домработницу и сиделку в одном флаконе.

— Но у ребенка-то, наверное, неоднозначные чувства. Для него это мама, которая бросила его в детстве. Разве такое забудешь? А она, получается, так нигде и не работала?

— Да наверняка. Были бы у нее хоть какие-то свои деньги — думаешь, она вернулась бы?

— Хм… А если она вдруг заболеет и больше не сможет ничего делать по дому… Это ведь с каждым может случиться.

— Может, конечно.

— И что тогда они будут делать? Не выгонять же ее.

— Спорим, они о таком варианте даже не задумывались? Свято верят, что женщины остаются бодрыми и здоровыми до самой смерти. И еще что женщины прямо-таки созданы для грязной работы. А кстати, — Макико отхлебнула еще пива, — сколько ты платишь за эту квартиру?

— Сорок три тысячи иен в месяц. С учетом коммуналки.

— Эх, и это ведь ты еще одна живешь… хотя в принципе понятно, это же Токио.

— Ну да, если выбирать квартиру плюс-минус в десяти минутах пешком от станции, то цены везде примерно такие. Хотя, конечно, я была бы счастлива платить меньше.

— Мы за нашу квартиру в Осаке платим всего пятьдесят тысяч… — Макико недовольно втянула носом воздух. — В последнее время кое-как получается платить вовремя, но все равно мы еле сводим концы с концами. На будущий год Мидорико пойдет в среднюю школу, это новые расходы…

Я взглянула на Мидорико. Она сидела в углу все в той же позе, с блокнотом на коленях, только под спину себе подложила кресло-мешок. Я взяла с тарелки несколько кусочков вяленого мяса и показала ей: «Будешь?» После недолгих колебаний девочка помотала головой. Телевизор я решила не включать, а вместо этого сунула в проигрыватель диск, который лежал на самом верху стопки, — с саундтреками к фильму «Кафе “Багдад”», — и нажала на кнопку. Дождавшись, пока после коротенького вступления из динамиков польется тягучий голос Джеветты Стил, я отрегулировала громкость и вернулась к столику.

— Хотя, если так подумать, бывали времена и похуже… Например, когда мне пришлось пойти работать в ресторан якинику, — сказала Макико, закидывая в рот горсть маленьких рисовых крекеров. — Помнишь? За несколько лет до смерти мамы. Вот тогда у нас денег вообще не было.

— Ага, еще эти красные наклейки…

— Что за наклейки?

— Ну, что это типа арестованное имущество. Пришли мужчины в костюмах, осмотрели квартиру и на все более-менее ценные вещи налепили такие наклейки. На кондиционер, на холодильник…

— Я и не знала… — удивленно проговорила Макико.

— Ты же днем была в школе, а по вечерам — в ресторане. Мамы и бабушки, кстати, тоже не было дома, когда они к нам заявились.

— Они днем пришли?

— Угу. Я была одна.

— Да уж, детство у нас