– Нет такой страны Украина, отрок, и не было никогда. Соответственно, и писателя быть не может…

– Как не было? – искренне удивился Сенька, – это ведь одна из советских республик…

– Киевская Русь Святая была, Речь Посполитая, да, Княжество Литовское от Черного до Балтийского морей было, Ханство Крымское было. Степи бескрайние, ногайские, половецкие да печенежские с курганами скифскими – были! Только там сейчас Новороссия садом прекрасным цветет! Там мои города теперь стоят! Жизнью наполняющиеся с каждым днем города будущего: Херсон, Николаев да Екатеринослав, вот этими руками сотворенные!

И, протянув к Сеньке свои огромные руки, перекроившие кусок мира, со значением сказал:

– Не знаю я никакой такой Украины. Есть лишь Малороссия, да мною созданный прекрасный новый край! Мною! Новороссия зовется! И теперь всё это – куски великой державы Российской от Балтийского моря до Черного, что покруче, чем Речь Посполитая когда-то стояла, ныне стоит…

На самом деле, читатель, отношение Светлейшего к Украине было намного сложнее… Он прекрасно знал и язык, и культуру, и историю этого, далеко небезразличного его сердцу куска земли, столь несчастливо для народа его зажатого между грозными и алчными соседями на перепутье главных евразийских трасс и маршрутов. И в глубине души даже нежно любил и жалел «ридну нэньку Украину». Но геополитика, читатель, – штука сложная, иногда страшная. А светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин-Таврический был в первую очередь геополитиком! Геополитиком до мозга костей…

– Ну, как же нет Украины, а язык, а культура? – уперся Сенька.

Ученика ленинградской средней школы было не так-то просто переубедить…

– Язык? А он на каком языке, этот твой Гоголь, пишет? На какой такой «мове», а? Ах, на русском… То-то же! Культура говоришь? А Святой Софии собор в Киеве – матери городов русских, кто построил? Не князь ли Ярослав Владимирович, что Мудрым зовется, который из Рюриковичей?.. Или, может, холопы графьев Потоцких да Браницких, что зимой на версты стояли, как живые факелы, когда ясновельможные пробздеться в свои вотчины, что ты Украиной зовешь, из Варшавы наезжали, – пыхтел Потёмкин.

– А история, а Богдан Хмельницкий, а Переяславская Рада? – не сдавался, строча как пулемет, советский школьник Сенька.

Хорошо же их тогда учили этому, читатель, черт побери!

– Хмель? Да какой же он украинец! Он же из шляхетского рода, иезуитский коллегиум закончил. Чуть в католики не подался. Риторикой владел, латынью. Он на польском изъяснялся, как на родном, да и шведский знал неплохо… Какой он тебе украинец? Реестровый казак. Гетман Войска Запорожского. С кем только не лаялся, кому только не служил… С Туган-беем татарским союзничал, половину того, что ты Украиной зовешь, ему на разграбление отдал. А сколько тысяч поляков живьем выпотрошил? А сколько тысяч евреев перерезал да утопил! Сказывают, вода в Буге, около Тульчина, была от кровищи красная… Ты историю-то учил?

Сенька притих. О зарезанных Хмельницким евреях им в школе не рассказывали.

– Переяславская Рада? – не унимался Потёмкин, – да у него просто выхода не было… у Хмеля. Он и к османам, и к полякам салазки подбивал. Даже к кардиналу Мазарини, слыхал про такого? Ты слыхал, что казаки французам-католикам крепость Дюнкерк брать помогали, а? Авантюрист он, твой Хмель, высочайшего, правда, полета, не спорю. Но авантюрист – пробы ставить негде. Как, впрочем, почитай и все мои разлюбезные запорожцы. Не защитники они для мужиков, и ими никогда не были. Ты ещё гайдамаков мужицкими защитниками назови или Стеньку Разина… Или, того лучше, – Пугачёва! – при упоминании этого имени Светлейший яростно сплюнул. – Но они же – Пугачёв, Разин, казаки – народ защищали…

– Это кто тебе такое напел? Не для того в казаки шли, вернее, бежали, чтобы мужикам-хлеборобам помогать да защищать их! С понятием труда в головах казацких всегда соединялось понятие мужичества! Мужиков же, которые день и ночь в трудах праведных, казацкая вольница презирала всегда, а при случае и грабила беспощадно… – при этих словах на лицо Светлейшего набежала тень. Он задумался и печально промолвил: – Я тебе вот что скажу, по-человечески крестьян да холопов, ну назовем их «народ малороссийский», мне жалко, конечно… Как же красиво поют они! Какие всё же песни у них жалостливые! Угораздило ведь их жить на окраине! Несчастная все-таки сия земля, если вдуматься… Украйна эта… Говоря геополитически – просто восточный коридор… Одно слово – окраина Империи… – И, внезапно разворачиваясь всем корпусом к Сеньке, спросил, как хлестнул: – Да, кстати, а кто у вас нынче императором?

Молчание…

– Ну, отвечай же!

– Григорий Александрович, вы только не сердитесь… У нас нет императора…

– Это как?

К Сенькиному удивлению, Светлейший не только не рассердился, а даже как-то подобрался весь от любопытства. Всё же незаурядный он был образец человеческой породы…

– Царя, то есть императора, Николая Второго, его ещё «кровавым» называют, свергли во время Великой Октябрьской революции…

– Ах, всё ж таки революции, – пасмурно проговорил Потёмкин, – значит, докатилась и до России зараза французская… Ну что же, это было вполне предсказуемо, хотя и не непредотвратимо. А ведь говорил я Матушке, давить надо монстра республиканского, давить ещё в зародыше, а не с Вольтером любезничать, ибо республиканизм есть «болезнь разума» французская – хуже сифилиса! Вместе с австрияками навалились бы тогда, глядишь, и задавили бы!

Казалось, что известие о революции хотя и озадачило князя, но также каким-то странным образом примирило его с забывчивостью потомков по поводу его персоны…

– Постой, так кто же вами правит? – с живостью спросил он.

– Правительство правит и сам народ, – со сдержанной гордостью отвечал Сенька.

– Погоди, народ – это ведь чадо неразумное, дитя малое, не может он сам править… Ты же ученый отрок… вон про Ганнибала, про Карфаген знаешь… Ты же понимаешь, что правителей надо готовить, тренировать… ну, как военных… Так ведь всегда было… Ну-ка, расскажи мне ещё про правительство ваше!

Тут Сенька стал торопливо объяснять Светлейшему принципы советского общества. Очень складно и, как ему казалось, убедительно. Слава богу, поднатаскали. Ещё с октябрятского возраста. Закончил он цитатой:

– У нас и кухарка сможет управлять государством! – и со значением посмотрел на Светлейшего.

Тот же зашелся в приступе гомерического хохота. Хлопая себя по огромным ляжкам, он всхлипывал:

– Кухарка… твою маму! Так это ж тогда и будет «кухаркино царство»! – И, вытерев слезы, добавил: – Ты же историю учил… Демос – это ведь вроде толпы по-гречески, а толпа не может управлять. Лидер нужен. Необходим! Ты ведь знаешь, надеюсь, что демократия, в афинской Элладе рожденная, так же и распалась через пятьдесят лет. Не выдержала испытания недемократической Спартой…

– А вот Советский Союз!.. – и, встретив непонимающий взгляд Потёмкина, он поправился, – ну, Советская Россия… вот уже двадцать четыре года как процветает, и если бы не вероломное нападение немцев…