— Ваше высочество, — покорно сказала темнота.

И, узнав голос, Эдвин попросту бросился к решетке и вцепился в нее. надежда на спасение остановилась по ту сторону, и он все еще был пленен, но слепая вера в преданность слуги уже распахнула сияющие крылья.

— Мартин!

— тише, тише, — прошелестело по ту сторону, — простите, я только сейчас смог прийти. не получалось раньше.

— Понятное дело, — хмыкнул Эдвин, — время темного мага — ночь…

— Дело не в ночи, — спокойно отозвался Мартин, — дело в том, что с меня глаз не спускали. Я не мог просто взять и исчезнуть. нужно было усыпить бдительность…

— ты можешь меня отсюда выпустить? — Эдвин решил ковать, пока горячо, — и вообще, что там, снаружи? Что говорят?

— Я принес вам еды и питья, — вместо ответа тихо сказал Мартин. В потемках было совершенно не разобрать его лица, лишь глаза поблескивали.

— К вергам жратву! ты выпустить меня можешь? ну, растворить засов, что ли… — от нетерпения Эдвин только что не подпрыгивал на месте.

— не могу, — спокойно и размеренно ответили ему, — магия для иного.

— тьфу! Да для чего — иного?!!

— магия не разрушает металл, — тихо ответил Мартин, — я не могу взять — и открыть решетку.

Эдвин стукнул кулаком по прутьям, выругался сквозь зубы, потому что руку обожгло едкой болью.

— И на верга ты мне тогда нужен? Если вытащить меня отсюда не можешь?

— Вам виднее, ваше высочество, — голос Мартина не дрогнул, он говорил все так же тихо и размеренно, словно тиканье часов, — а еду возьмите. Я слышал, что ваш отец распорядился никому к вам не ходить, пока не одумаетесь.

Эдвин задумался. Похоже, у папашки совсем мозги стали набекрень.

— Ладно, давай сюда. не отравишь? — спросил с усмешкой.

— Если бы хотел, давно бы убил, и вам это известно, — ответил Мартин.

— ты жуткий тип, — сказал Эдвин и усмехнулся.

Да, жуткий — но верный. Прирученный. Самые верные слуги получаются из детей, которых приручили.

В ладони лег теплый хрустящий сверток и металлическая фляга.

— не уходи, — попросил Эдвин, — мне надо подумать. Похоже, на этот раз все серьезно, и мой папаша-дурак повелся на эту подставу. Господи, ну как можно быть таким идиотом…

он положил флягу на пол, а сам в темноте развернул бумагу. нащупал ноздреватый свежий хлеб, толстые ломти, меж которыми что-то было положено… По запаху — ветчина.

Эдвин с наслаждением впился зубами в столь незамысловатое лакомство. И с тоской представил себе, как этот теплый еще, свежий хлеб достали поутру из печи. Доставал толстый дворцовый пекарь, которого Эдвин знал с детства, с торчащими во все стороны пышными рыжими усами. Верги! Даже этот пекарь был свободен, а он, наследный принц — нет.

— Что ещё говорят обо мне? — спросил он, прожевав.

Мартин шевельнулся.

— многие радуются, ваше высочество.

— то есть как?!

— Для вас не должно быть секретом, что многие вас не любили…

— Сукины дети.

он снова задумался. И пробормотал:

— Хотел бы я знать, что задумал мой драгоценный папенька.

— В коридорах шептались, что, мол, наконец… простите, наконец от самодура избавятся.

— Это я-то самодур? — Эдвин едва не подавился, — они под самодуром уже сорок лет!

— Все привычное кажется лучше, — заметил тихо Мартин, — ходят слухи, что вас в самом деле будут судить.

— Я не убивал семью Велье, — мрачно ответил Эдвин.

— А я в некоторой мере понимаю вашего отца. Герцог Велье, когда нашли тела его родственников, бросил клич по вассалам и собрал войско.

— А что Светлейший?

— А что Светлейший? Дело Светлейшего — молчать и молиться. Вы прекрасно знаете, что дела мирские его мало заботят. Или заботят в той мере, в какой ему это выгодно.

— Да что ж за мрази кругом…

— Как понимаете, герцог с войском — весомый аргумент, чтоб отдать вас под суд, даже если вы и невиновны.

— Понимаю, — задумчиво протянул Эдвин.

мысли крутились в голове, одна за другой, и, казалось — вот-вот должна сверкающим кристаллом блеснуть та самая, важная, которая положит конец всей этой совершенно бредовой ситуации.

— А знаешь, — вдруг сказал Эдвин, — я хочу, чтобы ты убил папашку. тогда им ничего не останется, как посадить меня на трон.

темнота в том месте, где стоял Мартин, шевельнулась.

— Возможно, мне лучше убить герцога?

— нет-нет, — Эдвин усмехнулся, — с Велье мы разберемся чуть позже. может, он еще одумается. А с этим… ничтожеством мне и говорить не о чем. Да и вообще, что-то зажился он.

— но Светлейший…

Эдвин шагнул к решетке, ему даже показалось, что он поймал взгляд Мартина.

— Слушай сюда. Светлейший знать не знает о тебе. напомнить, благодаря кому? Вспомнил? так вот. Я хочу, что бы это недоразумение, которое сейчас на троне и которое собралось жениться вторично, завтра же умерло тихо и быстро. Разумеется, от естественных причин. Я хочу, чтобы ты этой же ночью сплел заклинание, или как вы там это делаете.

Мартин помолчал, и Эдвин вдруг испугался, потому что его слуга был на свободе, а он, Эдвин Лоджерин, за решеткой. того, кто за решеткой, можно и вовсе не слушать.

— Сделаешь? — твердо спросил он.

— Как пожелает ваше высочество, — негромко ответил Мартин.

— тогда иди. И сделай все побыстрее, и чтобы никто ничего не заподозрил.

— Почему вы думаете, что вас после этого освободят? — спросила тень, — у вас слишком много недоброжелателей. И точно так же многие не прочь занять трон.

Эдвин невольно улыбнулся.

— Потому что у меня есть ты, Мартин. И потому что все желающие занять мое законное место будут умирать. Ведь будут же?

— Я вам верен, — отозвался Мартин. И добавил, — мне нужно идти, ваше высочество. Все сделаю, как вы приказали.

— Иди, — и Эдвин откусил хлеба.

* * *

После того, как Мартин бесшумно растворился в темных коридорах, а хлеб с ветчиной были съедены, Эдвин ощутил прилив сил.

Возможно, этот прилив сил был объясним ещё и тем, что наконец он принял некоторое решение, которое должно было перевернуть всю его жизнь. никто больше не будет давить на него, поучать, орать, брызжа слюной. никто больше не будет будить воспоминания о матери.

В конце концов, если король позволил себе убить королеву, то почему он, Эдвин, не может убить короля?

Чужими руками ещё и проще.