И прислонилась к ней, чувствуя, что ее сердце колотится так, что, кажется, вот-вот разорвется. Ее кожа была холодной, и все же она так вспотела, будто ее трепала лихорадка.

Мало-помалу до нее дошло, что на нее смотрят три пары глаз.

Фрэнсин выпрямилась и, попытавшись вернуть себе достоинство, насколько это вообще было возможно после того, как она ввалилась в дом так несолидно, сказала:

– Добрый вечер.

Она скованно прошла через кухню и поднялась по лестнице в свою спальню, где только и могла найти прибежище. Здесь быстро приготовилась отойти ко сну, несмотря на ранний час, и, легши в холодную постель, уставилась в потолок. Дом, затаившись, смотрел на нее, безмолвный, душный и напряженный.

Бри так и не пришла.

Вокруг слышались тихие ночные звуки – вот кто-то задвинул шторы, вот кто-то скребет плинтус, вот скрипит дверь ванной, открывающаяся, хотя этому нет очевидных причин.

Фрэнсин ждала долго, отчаянно желая вновь увидеть своих призрачных друзей. Ей были необходимы их присутствие, их верность, успокоение, которое они всегда приносили ей. Они всегда приходили к ней по ночам, когда все затихало, это происходило даже тогда, когда в доме присутствовала Мэдлин.

Но время шло, а Тибблз так и не запрыгнула на ее кровать, сквозь стену не прошел мужчина в цилиндре, и беременная женщина так и не села у окна, ожидая маленького сына.

Призраки Фрэнсин покинули ее.

* * *

Когда Фрэнсин проснулась, в окно лился свет. Было позднее утро. Испытывая чувство вины – ведь прежде всегда вставала рано, – она вскочила с постели и оделась.

На первом этаже стояла тишина. В вестибюле было сумрачно и тихо, если не считать тиканья стоящих в главной гостиной старинных напольных часов. В сумраке чувствовался запах табачного дыма, но он был так слаб и неуловим, что Фрэнсин решила, что он только чудится ей.

Напрягшись и склонив голову набок, она прислушивалась к непрестанному тиканью напольных часов и пыталась уловить другие звуки, издаваемые домом. Но все остальные фоновые звуки затихли, слышалось только медленное тик-так… тик-так… Прежде она всегда чувствовала свое особое родство с атмосферой Туэйт-мэнор, и иногда ей казалось, что она с точностью барометра угадывает его настроения.

И сегодня ей казалось, что ее дом стал сам не свой.

Выкинув из головы странные мысли, Фрэнсин проворно спустилась на кухню. Все здесь было в порядке. Нигде не было видно следов присутствия Мэдлин, и, надо думать, Констейбл и его подмастерье уже давным-давно отправились в Хоксхед, чтобы работать на строительстве нового отеля. Она взяла бутылку с притертой пробкой, которую вчера оставила на буфете, и мрачно улыбнулась. Ей надо кое с кем поговорить.

Одной рукой сжимая бутылку, а в другой держа семена фенхеля, Фрэнсин двинулась по лесу Лоунхау, не обращая внимания на безмолвных призраков, стоящих вдоль покойницкой дороги. Она настолько ушла в свои мысли, что, лишь повернув на развилке в сторону Колтхауса, осознала, что на этот раз Алфи, самый младший из призраков, которые обычно попадались ей в лесу, так и не преградил ей дорогу.

Погода нынче была под стать ее настроению – день выдался пасмурным, угрюмым: один из тех дней, когда тебе кажется, что солнце никогда не засияет вновь, когда идет непрестанный моросящий дождь, из-за которого волосы становятся кучерявыми, а в воздухе чувствуется противная сырость.

Она постучала в дверь мисс Кэвендиш, и внутри послышалось шарканье.

– Фрэн! – воскликнула мисс Кэвендиш, и на ее лице отразилось радостное удивление, но оно сразу же погасло, когда та увидела напряжение во взгляде гостьи. – Что стряслось? – спросила она, посторонившись, чтобы Фрэнсин могла войти.

В маленькой гостиной Фрэнсин повернулась к старой даме, но не села, когда мисс Кэвендиш махнула рукой. Ей было необходимо остаться стоять, чтобы контролировать разговор.

Безо всяких предисловий она начала:

– Ко мне приехала Мэдлин. – Сделала паузу, сглотнула и покачала головой. – Она сказала мне… сказала мне, что… Бри… – последнее слово Фрэнсин произнесла шепотом, потому что теперь, в такой знакомой ей гостиной мисс Кэвендиш, не могла продолжать.

– Сядь, Фрэн, – тихо сказала мисс Кэвендиш.

Фрэнсин села на край стула и повернулась к старой даме. На лице мисс Кэвендиш читалось сочувствие, от которого ей стало не по себе.

– Что Мэдди сказала тебе?

– Что нас было семеро. Она показала мне записи о нашем рождении и, – Фрэнсин всхлипнула, – две записи о смерти. А я и не знала, что Бри была моей сестрой… Она была моей сестрой, а я забыла ее!

– Ах, вот оно что… – Мисс Кэвендиш откинулась на спинку кресла. – Значит, ты действительно ничего не помнишь? – спросила она, помолчав.

– Нет… Что же с ними произошло? В записях о смерти говорится только одно – что Бри и Монтгомери утонули. И больше ничего. Никаких упоминаний об остальных моих сестрах, и Мэдлин говорит, что мать нам солгала, что отец вовсе не утонул в озере Эстуэйт, и что здесь о его смерти вообще нет никаких сведений, – произнесла она так быстро, что ее слова слились воедино. – Мне необходимо узнать, что именно произошло с Бри.

Мисс Кэвендиш посмотрела в окно на обложной моросящий дождь, затем со вздохом сказала:

– Об этом нелегко говорить, но я скажу тебе, что знаю, а не то, о чем тогда ходили слухи. – На ее морщинистом лице отразилась печаль. – Бри и Монти утонули в том колодце во дворе вашего дома около пятидесяти лет назад. И в ту же ночь Джордж – ваш отец – сбежал, забрав с собой остальных твоих маленьких сестер. Это то, что мне известно. Больше я ничего не знаю.

Фрэнсин пробрала дрожь. Она всегда ненавидела этот колодец во дворе.

– И это все? Все, что вам известно?

Мисс Кэвендиш молчала так долго, что Фрэнсин начала думать, что она уже не ответит. Когда та заговорила снова, в голосе ее звучала печаль.

– Никто не знает, что именно произошло в ту ночь… Это знала только твоя мать, а она предпочла молчать. Я была самой близкой ее подругой, но даже мне она никогда не рассказывала об этом. Никогда не упоминала ни о Бри, ни о Монти, ни о других дочерях, никогда вообще не говорила об этой трагедии. Даже когда ты начала вести разговоры о Бри, как будто та рядом с тобой, что сильно пугало меня. Я пыталась поговорить об этом с Элинор, но она всякий раз отвечала, что лучше оставить тебя в покое, если тебя утешает уверенность в