посмотрела туда, куда был устремлен его взгляд. В центре балки фронтона выпирали и сильно потрескались.

– Да, дому требуется небольшой ремонт, – согласилась она, пытаясь увидеть свой дом глазами Констейбла. Но у нее ничего не вышло – она слишком любила старое здание, и его недостатки были ей не видны. – Хотя я не понимаю, какое вам до этого дело.

– Я мог бы подправить здесь кое-что, если вы захотите.

Это было великодушное предложение, и, услышав его, Фрэнсин удивленно заморгала.

– Почему вы предлагаете мне это?

– Потому что вашему дому требуется ремонт.

– Я понимаю, что ему требуется ремонт, но почему этим хотите заняться вы?

Явно опешив, Констейбл оторопело покачал головой.

– Потому что ваш дом превращается в смертельную ловушку. Если вы не отремонтируете фронтон, и притом быстро, вся эта сторона дома обрушится. Там находится гостиная, и если в это время кто-то будет в ней находиться, то он погибнет. А если обвалится часовая башня, то пострадает второй этаж и, возможно, фасад. Эти части здания наиболее конструктивно ненадежны; есть и другие, более мелкие проблемы, но именно эти части требуют безотлагательного внимания.

– Это старый дом, и, разумеется, в нем имеются кое-какие проблемы. Но мне не нужна ваша помощь, – твердо сказала Фрэнсин. – В Хоксхеде есть строитель, устраивающий меня по всем статьям.

Это, разумеется, была ложь. Единственному строителю, которого Фрэнсин знала, было за восемьдесят, и он не смог бы даже подняться по приставной лестнице, не говоря уже о том, чтобы отремонтировать дом, построенный пятьсот лет назад.

Констейбл кивнул и огляделся по сторонам, будто ища новый способ завязать разговор, такой, который не вызвал бы у Фрэнсин раздражения. Она видела его колебания и пожалела о том, что говорила так резко. Судя по всему, он искренне хотел ей помочь. Уже одно это сбивало ее с толку, но еще больше она была смущена тем, что ей хотелось принять его помощь.

Фрэнсин смягчилась.

– Я собиралась пойти на кладбище. – Когда рядом с ней был Констейбл, она чувствовала себя куда более смелой, и теперь, произнеся это вслух, сможет заставить себя все-таки сделать то, что внушает ей такой страх.

– Я видел его. Мне нравятся кладбища. В них есть некий грустный покой.

– Вам они нравятся?

Он улыбнулся.

– Мертвые не могут причинить тебе вреда, и они молчат. В Лондоне я часто хожу на наше тамошнее кладбище, чтобы просто быть подальше от сутолоки большого города.

Заинтригованная этим мужчиной, который ходил на кладбища в поисках уединения, Фрэнсин выпалила:

– У вас там кто-то похоронен?

Констейбл ответил не сразу.

– Да, моя жена… Она умерла четыре года назад… у нее был рак мозга.

– О, простите. – В памяти Фрэнсин всплыли фотографии улыбающейся женщины, которые она видела в его комнате. Фото говорили о воспоминаниях, о любви, которая пережила смерть. Этот человек ей определенно нравился.

Он вздохнул.

– С этим ничего нельзя было сделать. В конце концов смерть стала для нее избавлением.

Фрэнсин никогда не знала, что надо говорить в таких случаях. Обычно она избегала разговаривать с людьми, так что перед ней редко вставала такая дилемма, однако сейчас она испытывала огромное сочувствие к этому человеку, которого едва знала.

– Вы не будете против, если я схожу с вами на кладбище перед тем, как вернусь к работе? – спросил Констейбл, когда она продолжила молчать. – Я хотел туда зайти, но не стану делать этого без вашего разрешения. Ведь семейное кладбище – это личное пространство.

Фрэнсин охватило облегчение. Сама она была слишком горда, чтобы попросить его сопровождать ее, но вполне может принять его предложение.

– Если хотите.

Фрэнсин подождала, пока он не двинулся по дорожке, ведущей к кладбищу, но чем ближе она подходила к кладбищу, тем тяжелее становились ее ноги. От паники по ее коже бегали мурашки, и она едва не повернула назад.

Но Констейбл уже толкал калитку. Та издала ужасающий скрип. Он оглянулся через плечо и улыбнулся.

– Хорошая у вас калитка, от нее так и веет жутью… Что с вами? – спросил он, увидев ее смертельно бледное лицо.

– Все в порядке, – пробормотала Фрэнсин. – Просто, в отличие от вас, я не люблю кладбища.

– У вас испуганный вид.

– Ничего я не испугана! – Ее руки сжались в кулаки, и она, пройдя мимо него, вошла в калитку, удивившись своей собственной смелости.

– Здесь похоронена вся ваша семья?

Фрэнсин кивнула, потому что страх так стиснул ей горло, что она не смогла выдавить из себя ни слова.

Констейбл опустился на корточки перед ближайшим надгробием. Фрэнсин смотрела на него, вытаращив глаза; ее охватил такой страх, что ей казалось, что если она отведет от него взгляд, то выбежит с кладбища и уже никогда не соберется с духом, чтобы вернуться сюда.

– Джеремайя Десмонд Туэйт, – вслух прочел Констейбл. – Родился в тысяча восемьсот двадцать третьем году, умер в тысяча восемьсот семьдесят шестом. Покойся с миром. – Он провел пальцем по полустершейся надписи.

Удивленная тем, что это имя ей знакомо, Фрэнсин вновь обрела дар речи.

– Он написал «Хроники Туэйтов», – хрипло произнесла она.

Констейбл засмеялся.

– Значит, в вашей семье тоже есть записи о ее истории? – Он покачал головой. – Как далеко в глубь веков уходят эти могилы?

– На пять столетий. – Она сделала шаг к нему. Его безмятежность успокаивала, и ее паника немного отступила. – Моя семья живет здесь с того времени, как первый из Туэйтов – Томас – купил эту землю после того, как были распущены монастыри.

Констейбл улыбнулся ей.

– Как это замечательно – иметь такие корни… Моя семья происходит с Ямайки, но из всех моих предков я знаю только бабушку. И понятия не имею, откуда приехали мои предки с другой стороны – мне известно только, что откуда-то из Англии.

Фрэнсин сделала глубокий вдох. Она все-таки пришла на кладбище, и, поскольку не планирует приходить сюда еще раз, ей надо найти могилы Бри и Монтгомери, и сделать это как можно скорее.

Она двинулась было по одной из заросших дорожек, затем застыла, когда Констейбл прочитал:

– «Элинор Мэйбл Туэйт, двадцать третье декабря сорок третьего – тринадцатое июня восемьдесят четвертого. Покойся с миром». Надгробие довольно свежее… Это ваша мать?

– Да.

– Она умерла молодой, ей был всего сорок один год.

– Когда она умерла, мне было двадцать лет, а Мэдлин шестнадцать. – Фрэнсин судорожно сглотнула. Сейчас она впервые видела могилу матери. – Она просто постепенно зачахла. – На нее нахлынули воспоминания о матери, начиная с самых ранних, но теперь, когда она узнала, что у нее были еще четыре сестры и брат, эти образы