– Слушаю вас, профессор, – сказал Назаров, ставя чайник на печку.

– Вы не любите терять время даром. Что ж, похвально. Я подумал, что лучше будет сразу ввести вас в курс происходящего в лагере. Во избежание, так сказать, непонимания процессов, проистекающих здесь.

– Я, приблизительно, представляю…

– Простите, что перебиваю вас. Боюсь, что приблизительного представления будет недостаточно. С вашего позволения, я хотел бы вкратце познакомить вас с обитателями «бестиария». Что вас так удивило, уважаемый Александр Владимирович?

– Я полагал, что «бестиарий» – это неофициальное название, которое в ходу среди курирующих вашу работу органов.

Барченко улыбнулся.

– Здесь вы ошибаетесь. Это название предложил я. Дело в том, что наша работа настолько далека от обычных представлений о природе человека, его предках, о происхождении гомо сапиенс, как вида, об окружающем нас мире, как физическом, так и метафизическом, что слово «бестиарий» наиболее полно отражает суть проводимых нами экспериментов.

– В чем же они заключаются? – спросил Назаров, разливая по кружкам крепкий чай, – или ваша работа настолько секретна, что даже я не могу знать о ней?

– Нет, дорогой Александр Владимирович, от вас у меня секретов нет, и быть не может. Позже вы поймете, почему, а сейчас я хотел бы кратко охарактеризовать каждого из состава нашей научной группы.

– Сахар?

– Да, пожалуйста.

Назаров расколол сахарную голову на несколько частей рукоятью подаренного Нерчу ножа, разбил их на более мелкие и, сложив сахар в блюдце, присел напротив Барченко.

– Прошу, профессор. Я весь внимание.

Барченко снял очки, тщательно протер их носовым платком, водрузил их на нос и, доброжелательно взглянув на Александра, спросил:

– Скажите, вы ничего необычного не ощутили по прибытии на архипелаг Новая Земля?

– М-м, – Назаров окунул кусочек сахара в чай, откусил, хлебнул из кружки, – пожалуй, да. Было очень необычное природное явление, когда я уже ехал сюда, к лагерю из берегового стойбища.

– Сильнейший буран и вдруг, среди бури, полоса безветрия. Так?

– Как вы узнали? – Назаров застыл с поднятой кружкой, – вы что, общались с Нерчу?

– Нет, я с ним не разговаривал. Дело в том, Александр Владимирович, что наши э-э…, оппоненты, назовем их так, были весьма решительно настроены, чтобы помешать вам прибыть сюда. Мы, со своей стороны, то есть, я и мои товарищи, вмешались, чтобы обеспечить вам безопасное путешествие.

– Вы работаете с погодой? Вы хотите сказать, что умеете управлять такими природными явлениями, как буран?

– И это тоже, хотя, это далеко не все, на что мы способны. Позвольте, я все же дам характеристики моим товарищам, а вопрос, верить моим словам, или нет, целиком оставлю на ваше усмотрение.

– Прошу вас.

– Начну, пожалуй, с себя. Барченко, Александр Васильевич, тезка ваш, как видите. Ну, родился, крестился, учился и так далее, это мы опустим. В настоящее время сотрудник Института изучения мозга и Психической деятельности, рекомендовал меня для работы в институте сам Владимир Михайлович Бехтерев, если вам что-то говорит это имя.

– Да, конечно, – кивнул Назаров, – товарищ Бехтерев – большой ученый.

– Так вот, до тысяча девятьсот тридцать восьмого года я работал вполне официально, проводил опыты, ставил эксперименты в частности, по созданию универсального учения о ритме, применимом к космологии, космогонии, кристаллографии и, наряду с этим, к явлениям общественной жизни. Видимо, в связи с осложнившейся международной обстановкой партия и правительство решили, что продолжать наши исследования, так сказать, в открытую, более не представляется возможным. Кроме того, ряд курирующих наше научное направление людей был изобличен, как участники антисоветских организаций. В результате, наша работа была засекречена, а в прошлом году даже пришлось перенести изыскания вот сюда, на архипелаг Новая Земля. Вот вы говорите: управлять погодой. По сравнению с задачами, над которыми мы здесь трудимся, это все равно, что игра в куличики в детской песочнице. В тонкости я вас посвящать не стану – требуется определенная подготовка, но скажу, что мы надеемся, нет, уверены, что нам удастся изменить не только общественное устройство мирового социума, но и само понятие «цивилизация». Возможно даже, что придется многое начать сначала, пересмотру подвергнутся все основные понятия о строении мира, о возможностях человека…, – профессор перевел дух, отхлебнул остывшего чаю, – простите, кажется, я немного увлекся. В общем, здесь я, скорее, в качестве администратора, комиссара, если хотите. Осуществляю общее руководство и определяю направление изысканий.

Барченко помолчал, собираясь с мыслями. Назаров добавил ему кипятку в кружку и профессор продолжил.

– Итак, мои товарищи: Санджиева Мария. Она из древнейшего рода бурятских шаманов, одним из представителей которого была знаменитая Эхэ-Удаган – мать-шаманка. О ее силе до сих пор ходят легенды среди забайкальских эвенков. По преданию род взял свое начало после э-э…, соития посланного богами орла с бурятской женщиной. Ее сын и стал первым шаманом. По моим сведениям, Санджиева прошла семилетнее посвящение, обязательное для вступающего на путь общения с богами. До конца возможности этой женщины непонятны даже мне, могу лишь сказать, что сила ее воздействия на человеческое сознание, а также на окружающий мир, исключительна…

– Простите, профессор, – перебил Назаров, – знаете, сегодня у меня был довольно необычный сон. Не знаю, как сказать, это довольно личное…

– Голубчик мой, поверите ли вы мне, если я скажу, что знаю о ваших ночных страданиях? Видите ли, Мария – женщина молодая, а вы – мужчина видный, крепкий, решительный. Есть некая методика э-э…, привлечения внимания определенного человека, основанная на проникновении в его сознание определенных образов. Это, так сказать, наведенное сновидение. Методика несложная для того, кто владеет хотя бы основами передачи психической энергии. Шаман, или шаманка, приходила во сне к выбранному человеку в своем собственном виде, либо в виде прекрасной девушки, юноши, совокуплялась с человеком, после чего избранный полностью переходил под власть шаманки.

Назаров прикрыл глаза и словно наяву увидел выходящую из воды женщину, ощутил ее руки на своей груди, но тут же задохнулся воспоминанием скользящего внутрь тела змеиного языка и поспешно хлебнул чай, придавливая поднимающуюся тошноту.

– Было еще что-то, – задумчиво сказал он, – был разговор женщины с кем-то, кто не позволил ей…

Барченко одной рукой размешивавший сахар в кружке, прищурился, снял очки, наклонился вперед и заглянул Назарову в глаза.

– Друг мой, – мягко сказал он, – вы говорите: разговор?

Постукивая ложечкой по кружке, он продолжал размешивать сахар, но ритм звуков изменился – Назарову показалось, что он совпадает со стуком его сердца, отзывается в мозгу, совмещается с током крови, бегущей по телу. Взгляд профессора, казалось застыл, впившись в глаза Назарова.