Кажется, Орвин действительно дорожит сестрой и вряд ли проболтается. Но внутри все равно погано, будто я поступаю неправильно. Что если действительно стоило успокоить искателя, пообещав, что не буду приближаться к его сестре? Что если и правда нужно убраться отсюда скорее, пока самообладание не треснуло, как сухая скорлупа?

Ты в опасности, Ренн.

Этой ночью я собираюсь стать твоей.

Я уселся на пустой бочонок, вытянув ноги вперед. Дождь припустил еще сильней, а я до рези в глазах смотрел на желтые квадраты окон – одно, самое нужное, больше не горело.

Время шло, и эта длинная дождливая ночь выпотрошила меня совсем. Внутри тлели уголья нерастраченного гнева, ворочалась звериная, какая-то волчья тоска. И тянуло, безумно тянуло в тепло и под крышу.

Стиснув зубы, я в два прыжка очутился возле Эдовой берлоги. Обошел по периметру, держа путь к черному входу – дверь оказалась не заперта. Впрочем, замки и засовы никогда меня не останавливали. Оставляя мокрые следы, прошел по коридору. Все веселились в зале, никто меня не видел.

У подножья лестницы я замер, вгляделся в узкий коридор, освещенный колеблющимся светом одинокой свечи. Ноги сами понесли вверх по ступеням. Старуха-лестница, истоптанная тысячью сапог, не скрипнула ни разу, словно одобряла мой замысел.

Как вор, я бесшумно прошел вдоль стены и остановился у одной из похожих друг на друга дверей. Прислушался. Снизу доносились взрывы хохота под перестук глиняных кружек, фальшивили музыканты. А за дверью – тишина. Наверное, Рамона спит, меня не дождалась.

Это к лучшему.

Показалось, что витая ручка жжет ладонь. Дверь была заперта и, чувствуя себя самым настоящим проходимцем, я выудил из кармана связку отмычек – негромко щелкнул язычок замка, впуская меня внутрь.

Глава 14. Стать твоей

Реннейр

В комнате оглушительно пахло осенью и царила почти непроглядная тьма, нарушали которую лишь отблески далеких молний. Я прошел вперед, радуясь, что половицы не скрипят. Ветер трепал легкую занавеску, словно парус попавшего в шторм корабля. В распахнутое окно сыпали мелкие дождевые капли.

Некоторое время я стоял, сжимая пальцы в кулак, а потом повернулся к кровати и…

Из груди вырвали все жилы.

Полог остался не задернутым, и там, в глубине алькова, белела хрупкая девичья фигурка. Толстое одеяло наполовину стекло на пол, оставив открытыми тонкие руки, плечи, изящную лодыжку и стопу с маленькими пальчиками. Ночная сорочка без рукавов скрывала наготу, но в распахнутом вороте виднелась темная ложбинка между мягкими полушариями груди. Волосы Рамоны, расплетенные и тяжелые, разметались вокруг головы темным ореолом.

Кончики пальцев запекло от желания снова ощутить их мягкость. Захотелось отбросить проклятое одеяло и оказаться в ее постели прямо сейчас. Сорвать промокшую и разогретую жаром тела одежду, припасть к губам и пить, пить, пить ее дыхание, пока хмель не унесет остатки разума. Не давая опомниться, заласкать всю, заклеймить поцелуями, ладонями скользить по гладким бедрам, сминать пальцами нежную кожу.

Внутренности скрутило от болезненного желания, и я хрипло выдохнул. Надавил пальцами на закрытые веки, пытаясь успокоиться.

Дышать. Просто дышать.

Ты мог выбрать любую из ваших девушек, но захотел мою сестру.

Да, захотел!

Но должно ведь быть в жизни хоть что-то святое? Зачем идти на поводу у самых низменных и темных инстинктов, неужели непонятно, к чему это приведет?

Но тогда зачем, зачем я притащился сюда среди ночи? Так хотелось узнать, что Рамона собиралась сказать? Или полюбоваться на то, как она спит? Запомнить ее всю – хрупкую, звонкую, беззащитную, такую… свою.

Нет, это просто какое-то наваждение, словно мне опять шестнадцать. Но сейчас-то надо себя контролировать!

Я повернулся спиной к кровати и, костеря себя, на чем свет стоит, подошел к окну. Тяжело привалившись плечом, выглянул на улицу: снаружи по-прежнему бушевала стихия, превращая двор в грязевое море. За пеленой дождя смутно мерцали огоньки в редких окнах, вдали изломанными змеями вились молнии.

Я пожалел, что не напился сегодня вдрызг. Может, еще не поздно? Может, надо спуститься, отыскать Варди, если тот не успел затащить в койку ту бойкую девицу… как там ее…

Внезапно раздался скрип половицы. Я обернулся рывком – она стояла босая, еще не отошедшая от сна и немного растерянная. С голыми руками, прижатыми к груди, с разметанными по плечам волосами.

– Ренн? – жрица смотрела на меня круглыми, как плошки, глазами, и в них плясали ночные огни. – Ты все-таки пришел…

* * *

Рамона

– Куда бы я от тебя делся? – Ренн усмехнулся, а на мне сорочка вспыхнула, когда он скользнул взглядом – от головы и до пальцев босых ступней. Обласкал глазами, как сделал бы это руками.

Пришел, потому что хотел узнать, какая опасность ему грозит?

Или взять то, что я ему пообещала?

За дверью послышался шум, и мы замерли. Прислушались. Но вскоре все звуки стихли, я снова смогла дышать, а сердце запустило сумасшедший бег. Остатки сна слетели, как дым, и я, наконец, вспомнив о приличиях, стянула с кресла шаль и накинула на плечи.

– Ты хотела поговорить?

От этого низкого мужественного голоса меня ударило в жар, и по рукам побежали мурашки. Все слова разом выветрились из головы, будто подхваченные ворвавшимся в окно ветром. Показались неважными, кощунственными, пошлыми. Как во сне я потянулась к нему и прижалась щекой к широкой груди, покрытой кожаной безрукавкой.

Реннейр вздрогнул, как будто я сделала ему больно, а потом заключил в кольцо рук.

Лестриец пах осенью. Влажным предрассветным лесом, терпким вином со специями и горькой полынью. А еще мужчиной. Опьяненная, я впилась пальцами в ткань его вымокшей под дождем рубашки и зажмурилась сильно-сильно, не зная, как начать разговор. И молясь, чтобы этот волшебный момент тянулся как можно дольше.

– Рамона… – выдохнул мне в ухо, а потом быстрым и точным жестом отстегнул меч, бросил на столик у окна. Подхватил меня под колени и сел в кресло.

Я спрятала озябшие ноги под подолом сорочки, а лестриец гладил мои волосы, зарывался в них пальцами, посылая по всему телу сладкие волны. В этом было что-то глубоко личное, более интимное, чем поцелуи – здесь нежность плелась кончиками пальцев и дрожала, как паутина или капельки росы.

Я должна сказать ему, должна… сейчас… еще немного подожду, иначе этот миг перестанет казаться таким прекрасным.

– Кто тебе та женщина? – быстро выпалила, отстранившись, и прикусила свой болтливый язык. Он иногда жил своей жизнью и не считался с головой. Вот же!.. И ведь знала, что это глупо, нелепо, но сегодня