– Боюсь, хлеб немного подсох, сэр, но, наверное, все еще вкусный.

Все и впрямь выглядело чрезвычайно аппетитно.

Очень кстати ефрейтор пожелал мне спокойной ночи и пообещал зайти к нам с капитаном, когда поезд прибудет в Бетюн. Как только он начал спускаться по ступенькам, я увидел движущуюся платформу, а потом, словно его уход послужил сигналом, поезд резко остановился с громким визгом тормозов.

Тут и Берт проснулся. Он выпрямился и посмотрел на меня, мигая. Мы поздоровались.

– Рад, что вы здесь, – сказал Берт. – Я уж было подумал, что вы сели в другой поезд.

Я рассказал ему о случившемся, но потом, поскольку у меня урчало в животе, спросил:

– Не хотите немного хлеба и воды?

– Раз уж нас посадили в клетку, то это самая подходящая еда. – Он с довольным видом зажмурил голубые глаза. Мы оба подошли к шкафу. – Но, может, вместо воды немного вина?

– Разумеется!

Мы разломали батон пополам, взяли каждый по куску сыра и наполнили стаканы вином, после чего снова заняли свои места.

– Я слышал, как ефрейтор назвал вас капитаном.

– Наверняка. Я не бросил бы дом и семью и не стал бы страдать во французском поезде за меньшее. Вы тоже? Я так понимаю, вы моряк?

Он смотрел на мою униформу.

– Я не капитан, а капитан-лейтенант.

– Не слишком ли далеко вы уезжаете вглубь страны, чтобы вернуться на свой корабль?

– Думаю, это сухопутный объект. – И снова я почувствовал гнетущую необходимость молчать, поэтому продолжил уклончиво: – Все это немного непонятно. А вы служите в армии, как я вижу?

– Верно. – Он с хрустом откусил кусок багета, и большие коричневые хлопья полетели на пол вагона. – Я требовал чин генерала, думая, что смогу сторговаться на полковнике, но они не поднялись выше капитана. Это немного смешно, как мне кажется, но в общем-то вся эта проклятая война несколько смехотворна. Я пытался донести эту мысль еще два года назад, когда все только начиналось.

– Не думаю, что молодые люди, с которыми мы путешествуем, считают войну смехотворной.

– Верно. Они просто мальчишки – вечная трагедия войны и тех, кто стал ее воинами. У меня самого два сына. К счастью, они еще школьники, и если повезет, им удастся избежать всей этой ужасной кутерьмы во Франции и Бельгии. Вы представляете, через что придется пройти молодым людям из этого поезда? И сколько из них никогда не вернутся домой?

– Будет еще хуже.

– Согласен. Обстановка накаляется пугающим образом, но я думаю, тут-то на сцене и появимся мы. Им нужны идеи, свежие идеи.

Больше он на эту тему не стал распространяться. Какое-то время мы сидели молча, наслаждаясь вкусным сыром и попивая вино. Во мне поднималась усталость, я оглядел вагон, но не заметил ничего, что смог бы использовать как матрас или койку. Лишь два деревянных стула бок о бок.

Очевидно, Берт понял, о чем я думаю.

– Мне кажется, – сказал он, – что поезд вряд ли отправится прямо сейчас. – Состав по-прежнему не двигался. – Перед вашим приходом я размышлял, не стоит ли открыть багаж и поискать какую-то одежду, чтобы разложить на полу, вон там, у стены. Я чувствую себя выжатым как лимон. Нужно где-то прикорнуть.

– Вы издалека добирались?

– Из Эссекса. Все шло хорошо, пока я не сел в поезд до Фолкстона. А вы?

– А я еду почти из центра Лондона. С Бэйсуотер-роуд в сторону Ноттинг-Хилл.

– Я немного знаю тот район. Жил там какое-то время. В Морнингтон-плейс неподалеку от Камдена.

– Понятно.

– У меня и сейчас есть маленькая квартирка в Лондоне, но бóльшую часть времени я живу в сельской местности.

Предложение Берта соорудить из подручных средств постель было хорошим, поэтому мы осушили бокалы, закупорили пробкой бутылку, а потом принялись рыться в нашем багаже. Я уже подумал о своем плаще, который уложил последним вместе с другим реквизитом. Как ни пытался, я не мог придумать, каким образом тот мог бы мне пригодиться там, куда я еду, но поскольку он был неотъемлемой частью работы, мне показалось немыслимым оставить его дома. И надо же такому приключиться, что сейчас плащ идеально подошел для моих насущных нужд.

Плащ сшили по индивидуальному заказу, и в свое время он стоил мне кучу денег. Лицевую сторону изготовили из пурпурного атласа, а подкладку из теплого черного вельвета, а поскольку в нем было множество потайных слоев и карманов, она получилась очень толстой.

Я вытащил плащ из чемодана, сложил в четыре раза, чтобы добавить самодельному матрасу дополнительных слоев. Берт с интересом наблюдал за мной, но ничего не сказал. Он разложил на полу пару пальто и шерстяных свитеров. У меня голова кружилась от усталости, и приглушенные разговоры военных в соседнем вагоне почти убаюкивали. Я свернулся на атласном плаще, закутавшись в шинель, и уснул за считаные секунды.

Когда я проснулся, поезд уже двигался, но, наверное, медленно, поскольку не слышно было стука колес, а вагон легко покачивался. Солнечный свет лился через маленькое окошко в противоположной стенке. Мой спутник Берт пододвинул туда стул и смотрел на дорогу.

К нам присоединился начальник состава – le chef de train. Он был одет в темную куртку и шапку и сидел на табуретке в дальнем углу вагона, не обращая на нас никакого внимания и тоже уставившись в окошко рядом с собой. Меня впечатлили его густые висячие усы. Он заметил, что я проснулся, и приветствовал взмахом руки. Я поздоровался:

– Bonjour! Добрый день!

– Bonjour, monsieur! Добрый день, месье!

Эта беседа более или менее исчерпала мои познания во французском, поэтому, не желая показаться недружелюбным, я по-товарищески кивнул ему, встал, одернул одежду и направился к Берту. Тот приветствовал меня в своей привычной неформально-дружелюбной манере и сообщил, что ефрейтор заглядывал чуть раньше и пообещал, что еда на подходе. Он также указал на кабинку в углу вагона и сказал, что там можно найти удобства.

Ощущение физического облегчения, которое последовало незамедлительно, лишь незначительно подпортило примитивное обустройство туалета: просто круглая дыра в полу прямо над путевыми шпалами, которые медленно двигались под брюхом поезда, а по ним скользили под углом лучи низкого утреннего солнца. Тем не менее над голой раковиной торчал кран с холодной водой, и я был счастлив помыть лицо и руки, пусть и без полотенца.

Когда я вернулся в нашу клетку, стряхивая капли с ладоней, в узкой двери, соединявшей наш вагон со следующим, скорее всего через открытый переход, появился ефрейтор.

– Доброе утро, господа, – вежливо сказал он. – Капитан Уэллс, лейтенант Трент! – Он отдал честь. – Я решил, что вы не откажетесь съесть старой доброй английской говядинки, чтобы как-то скоротать день. Все оплачено из средств его величества. – Он нес две открытые банки с мясом, завернутые в тряпицу, которые поставил перед нами. – Мы сделаем остановку чуть позже, чтобы ребята отдохнули. Тогда вас и всех остальных ждет кружка чая и что-нибудь горячее. Разумеется, и глоток рома, раз уж вы морские офицеры, господа.