Они достигли двери одновременно, и, когда граф взялся за ручку, ладонь Санчи легла на его руку. Граф, вздрогнув от прикосновения, молниеносно отдернул руку и, сощурившись, как от яркого света, прислонился спиной к двери. Санча в отчаянии глядела на него, вся охваченная горячим желанием изгнать холод из его глаз и стереть равнодушие с его губ.

Граф, не отрываясь, смотрел на нее, сознательно задерживая взгляд на загорелой нежной коже обнаженной талии, проступавшей между поясом брюк и нижней кромкой короткой кофточки. Но в оценивающем взгляде не было теплоты, и Санче хотелось знать, о чем он думал в этот момент. Ее также занимал вопрос: сознавал ли граф всю силу своего обаяния, как ее ощущала она, и понимал ли он, что ее что-то неудержимо к нему влекло.

Видимо, какие-то чувства отразились в ее глазах, потому что он вдруг резко выпрямился и сказал сурово:

– Не смотри на меня так!

Губы у Санчи слегка раскрылись.

– А как же мне смотреть? – спросила она тихо.

Граф обошел девушку и остановился посреди комнаты, засунув руки глубоко в карманы брюк.

– Мне нужно работать… – проговорил он резко. – Ради Бога, Санча…

Уронив сумочку на пол, она приблизилась к нему и взяла за края застегнутой рубашки.

. – Чезаре, – прошептала она нежно. – Чезаре, не гони меня сейчас…

Будто враз лопнули железные обручи самоконтроля, наложенные графом на самого себя. Схватив сильными руками за обнаженную талию, он привлек Санчу к себе. Ее руки оказались прижатыми к его груди, и она осязала каждый мускул его застывшего в напряжении тела. Затем его губы прикоснулись к ее губам, и… все вокруг перестало существовать.

Ее целовали и раньше, но никогда она не испытывала такого блаженства, такого абсолютного погружения в чувственность, которая переносила ее в особый мир, где реально существовал лишь Чезаре и где отдаться во власть любовного экстаза было не только желательно, но и настоятельно необходимо. Под ее пальцами разошлись полы рубашки, и Санча прильнула к его голой груди, густо покрытой жесткими кудрявыми волосами, руки непроизвольно обхватили его мускулистое тело. И в тот самый момент, когда казалось, что только полное подчинение в состоянии укротить бушевавшую в нем бурю страстей, граф, сделав над собой усилие, отодвинул Санчу. Потемневшими от сдерживаемых желаний глазами смотрел он на девушку; смягчившиеся черты лица и густая шапка растрепанных волос делали его значительно моложе, от суровости и жесткости не осталось и следа. Его решительный жест заставил Санчу очнуться, и, хотя ей страшно хотелось вновь очутиться в его объятиях, она сумела сдержать себя.

– О, Санча, – пробормотал он, – разве ты не понимаешь, что ты со мной делаешь?

На лице Санчи выступила легкая краска.

– А что я такого делаю? – спросила Санча, как бы поддразнивая.

Отпустив Санчу, граф взял сигару, и, когда он прикуривал, было заметно, как слегка дрожат его руки.

– Не думаю, что даже ты такая уж наивная, – проговорил он, выпуская сигарный дым в пространство над их головами. Затем, погладив шею девушки и проведя ладонью по ее руке, он сказал:

– Ты нужна мне, Санча, и, мне кажется, я нужен тебе.

Санча только вздохнула. Теперь, полностью придя в себя, она начала мучительно размышлять о том, как это она посмела ворваться к графу и каким образом он мог истолковать ее совершенно безнравственное поведение? Не сложилось ли у него мнение, что для нее это – довольно привычная ситуация, что она более опытна в подобных вещах, чем на самом деле?

По-видимому, эти тревожные мысли отразились на ее лице, ибо глаза графа сделались ласково-нежными.

– Перестань беспокоиться, Санча. Реакция совершенно естественная. Я не собираюсь совращать тебя, поэтому не пытайся снова спрятаться в раковину. – Приблизившись, граф двумя пальцами приподнял ее голову за подбородок, заставляя смотреть ему прямо в глаза. – Я хочу познать тебя, Санча. И не только твое прекрасное тело, но и твой разум! У нас достаточно времени, чтобы хорошенько узнать друг друга. А потому не смотри с таким страхом, я тебя не обижу.

Санча несколько успокоилась, хотя кожа горела в тех местах, которых коснулись его пальцы. Внезапно она опять стала воспринимать течение времени и поспешно взглянула на свои золотые наручные часики.

– Боже мой, – воскликнула она. – Почти три часа. А я должна была быть в редакции в два!

Оставив Санчу, граф подошел к бару и налил себе вина. К ее облегчению, он не предложил ей выпить, но огорчало его очевидное безразличное отношение к той ситуации, в которой она оказалась.

Вернувшись, граф посмотрел на Санчу через край бокала с веселой снисходительностью.

– Не волнуйся, дорогая, – проговорил он тихо, поднимая бокал в знак дружеского приветствия. – Я отвезу тебя в редакцию и все объясню.

– Объясните? Как вы сможете объяснить? – пробормотала расстроенная Санча.

Не торопясь, граф застегнул все пуговицы на рубашке.

– Скажу, что ты пришла, чтобы обсудить некоторые детали статьи, а я задержал тебя. Вот и все. Тебя такое объяснение устраивает?

Санча провела кончиком языка по пересохшим губам.

– Но… но… разве вам все равно? Я… хотела сказать, не подумают ли все…

– Вероятно, – сухо согласился граф. – Так вот что тебя тревожит. Быть может, в редакции работает какой-то молодой человек, чьим мнением ты дорожишь?

Санча нахмурилась. Намек покоробил ее, и она отчаянно замотала головой.

– Как вы можете такое говорить после… после… – Она беспомощно замолкла.

Не обращая внимание на ее возмущение, граф спокойно заправил рубашку в брюки и пригладил рукой волосы.

– Дорогая Санча, побереги нервы, – заметил граф с мягкой усмешкой. – Я нарочно дразнил тебя. Давай! Пошли, пока я не передумал!

Санча смутилась. Его отношение сделалось теперь снисходительно-насмешливым, и ее обижало, когда он обращался с ней, как с несведущим подростком; при этом она знала, что при желании способна в любое время возбудить в нем пламенную страсть. По крайней мере, это она уже доказала. Но не поставила ли она тем самым себя в опасное положение перед человеком, которого она до конца не понимала?

Санча не сомневалась только в одном: граф находил ее физически привлекательной, и поэтому ей удалось вызвать у него почти помимо его воли определенные чувства, но в состоянии ли она их контролировать? Вот в чем вопрос.

Граф вышел, чтобы позвать Паоло и дать ему нужные указания, и Санча осталась одна, уверенная, что совершает ошибку, позволяя ему сопровождать ее в редакцию. Но отказываться было поздно; выйдя из дворца, она обнаружила, что ее моторную лодку уже отослали, а их ожидает Паоло в графском, куда более роскошном катере. Не испытывая большой радости, Санча заняла свое место. Граф поверх черной шелковой рубашки надел темно-зеленую замшевую жилетку. С густыми волосами, падающими на воротник, и бачками он выглядел весьма состоятельным, довольным и на редкость спокойным, абсолютно непохожим на того изголодавшегося человека, который держал ее в своих объятиях с такой жадностью. Было в самом деле трудно отождествить неистовую страсть с этой благодушной физиономией, хотя Санча подозревала, что это всего лишь маска, под которой скрывается подлинный человек.