другой крупный участник рынка собирается понизить в цене акции этой компании. Из-за того что покупатели не знают того, чего они не знают, они колеблются, стоит ли покупать 400 тысяч акций. Опасаясь, что они могут оказаться в невыгодном информационном положении, они требуют скидку в обмен на предоставление ликвидности.

Как мог Стейнхардт делать деньги при таких обстоятельствах? Опять же важны были масштабы транзакций Стейнхардта: он заключал так много сделок по блокам и формировал такой большой объем комиссионных для брокеров, что мог ожидать от них некоторой особенной информации37. Теоретически брокеры не обязаны указывать своих клиентов, и если продавец вышел на рынок с блоком в 400 тысяч акций, то его имя было тайной. Брокеры не должны были выдавать, например, что продавец — это старательный страховой фонд и, следовательно, он продает, возможно, из соображений ликвидности, а в этом случае скидка на его блок может быть результатом переговоров. Но как лучший клиент брокеров Стейнхардт мог ожидать некоторых творческих отклонений от правил38. Если продавец был скорее сообразительным хеджевым фондом, а не страховым фондом, то брокер мог не торопиться приглашать

Стейнхардта для покупки, потому что хеджевый фонд мог продавать, основываясь на информации о снижении. Или если распродажа была первой заявкой на продажу из большой серии, то брокер мог сделать острожное предупреждение39. «Идея была не в том, чтобы стараться всем навредить. Мы же хотели делать с ними бизнес», — говорит Джон Латтанцио, торговец блоками в Goldman Sachs, вспоминая интимную атмосферу 1970-х годов40. «Говоришь: не покупай первую сотню, там еще четыре», — добавляет Уилл Вейнстейн, главный торговец в Oppenheimer, объясняя, что торговцы крупными блоками стремились делать «не то, что было обусловлено сговором, а то, что было честными попытками защитить друг друга»41. Как Вейнстейн мог считать это чем-то иным, но не сговором, — загадка.

Иногда сговор был более продуманным. Брокер мог позвонить, чтобы сказать, что крупная организация собирается сбыть 500 тысяч акций такой-то компании, так что Стейнхардту, возможно, лучше заранее занять короткую позицию, прежде чем продажа достигнет рынка. Тогда, когда поступит биржевой приказ большого объема, и акции пойдут вниз, Стейнхардт покроет свою нехватку, купив конец заявки по сниженным ценам и присвоив себе немного легких денег. С точки зрения брокера, намек Стейнхардту позиционировал его хеджевый фонд как покупателя на последний транш крупной продажи: это помогало продаже пройти без снижения цены настолько, насколько это было возможно и помогало брокеру выглядеть гением в глазах продавца42. Однако подвох был в том, что игра Стейнхардта на понижение двинула бы рынок вниз до начала транзакции: блочная продажа прошла бы по цене, близкой к рыночной, потому что рынок снизился заранее. Такой звонок от брокера был четким нарушением правил. Продавец нанимал брокера, чтобы тот получил за его акции лучшую цену, а он перепродавал их Стейнхардту.

С безопасного расстояния в три десятилетия Стейнхардт поразительно откровенен на этот счет: «Мне сообщали то, что другим клиентами не сообщали, — говорит он, описывая механизм своего сговора с брокерами. — У меня была информация, которой я не должен был владеть. Это давало нам много возможностей. Были ли они рискованными? Да. Хотел ли я это делать? Да. Много ли это обсуждали? Не очень»43.

НЕВОЗМОЖНО ПОДСЧИТАТЬ ДОХОДЫ СТЕЙНХАРДТА, Файна и Берковица от торговли блоками. Сам Стейнхардт говорит, что «это была значительная доля разговоров, но не прибыли», хотя чем больше слушаешь его описания торговли, тем больше подозреваешь, что он может скрывать значимость своей деятельности44. Безусловно, концентрация на торговле представляла наиболее характерное преимущество партнерства, и конечно, нет ничего случайного в том, что из трех невероятно одаренных партнеров — основателей фонда именно Стейнхардт стал легендой. За двадцать восемь лет на рынке Стейнхардт потерпел убытки только по итогам четырех. Вероятность такого события — один к одиннадцати тысячам43. Рано или поздно пустяки с бросанием монетки становятся нерелевантными.

Но был еще один вопрос по поводу торговли Стейнхардта. Если его сговор стал бы известен в то время, то могла ли Комиссия по ценным бумагам и биржам возобновить свой интерес к регулированию хеджевых фондов и могла ли история этой индустрии пойти по совершенно другому руслу? Конечно, хеджевые фонды и крупные брокеры иногда подозревались в сговоре, но это никогда не было доказано. В течение 1970-х годов Комиссия по ценным бумагам и биржам только однажды преследовала Стейнхардта: утверждалось, что якобы в январе 1970 года его фонд приобрел крупный блок акций Seaboard Corporation, очевидно в качестве услуги брокеру, который хотел поднять цену акций выше цены первичных котировок. Комиссия заявляла, что Стейнхардт действовал по договоренности, что любые убытки ему будут возмещены. Но в 1976 году Стейнхардт урегулировал данное дело, не признав незаконных действий46. Подозрение, что рыночное поведение Стейнхардта основано на сговоре, так и осталось подозрением.

Даже в этом случае нельзя сказать, что признание Стейнхардта сдвинуло бы равновесие в сторону регуляторного ужесточения в меньшей степени, чем это должно было бы иметь место. В случаях, когда Стейнхардт действовал на основе привилегированной информации, регуляторы уже были уполномочены его преследовать — как они сделали это в инциденте с Seaboard. Кроме того, часть успеха Стейнхардта отражала регуляторные несуразности, причиной которых он сам не был. В 1975 и затем в 1978 году регуляторы признавали свои собственные неудачи и старались их исправить: они начали выводить из тени любимые третьи рынки Стейнхардта, сначала настаивая, чтобы все биржевые транзакции отражались на новой «консолидированной ленте», а затем оговорили условие, что все предложения на покупку и продажу акций должны также регистрироваться47. Именно для того, чтобы торговая информация поступала одинаковым образом ко всем игрокам на рынке и нечестное преимущество участников внутреннего круга Уолл-стрит разрушалось бы.

Все же главная причина утаивать нарушения была еще более элементарной: в целом деятельность Стейнхардта была хороша для экономики. Поиски «дымящегося ружья» — «нарушения работы рынка», из-за которого Комиссия по ценным бумагам и биржевым операциям вступила в дело в 1969 году, окончились провалом, потому что это нарушение нельзя было определить. Точно так же успех Стейнхардта, Файна и Берковица в последующие годы не подрывал рынки. Он их стабилизировал.

Два момента, связанные с успехом молодой тройки, были однозначно хороши для стабильности финансовой системы. Торговля фонда против рынка вносила небольшой вклад в сдерживание разрушительных колебаний биржевых цен: тройка продавала во время пузыря 1972 года, и она приобретала в конце 1974-го, когда посткризисный рынок