Ей никогда не забыть грязную комнату с тусклой негаснущей флуоресцентной лампой в металлической сетке. С нее сняли абсолютно все, дав ей взамен сменную рубашку из грубого нейлона и одеяло в темных подтеках. Кровать была из пенопласта, батарея обита толстым слоем мягкой ткани. Металлический унитаз и раковина, заляпанные темной кровью. Кто-то не без язвительной иронии нацарапал на стене 136-й псалом:

Так, пленившие нас требовали

От нас слов песней,

И притеснители наши веселия

«Пропойте нам из песен Сионских»

На следующий день ей вернули одежду и перевели в обычную камеру с металлической кроватью, привинченной к полу. Круглый стол и два стула были сделаны из спрессованного картона. Прежние ее обитатели развлекались царапаньем мебели, покрыв желтую поверхность непристойными словечками, какие пишут на стенах туалетов.

Ее привели в комнату аттестации. Начальник колонии задал Кейт несколько вопросов, выслушал ее ответы, прочитал рапорт о ее поведении и в конце концов признал ее невиновной. «Я думаю, стоит подумать о твоем переводе в другую колонию. Ради твоей же безопасности».

Коридор, в котором она ожидала конвоира, был загроможден такой же картонной мебелью в порезах и надписях. От скуки она стала читать. Вдруг среди каракуль и закорючек она увидела свое имя.

Рита X. была сдесь

через 27 дней + 3 дня

за удар кулаком по лицу

2 пера

вонючая лоханка

Кейт Дин ты покойник

Табличку с личными данными Вэл убрали сразу же после ее смерти. Ее имя не было зачитано во время проверки. К полудню инцидент был забыт. Вэл никто не вспоминал, словно она никогда не существовала.

Кто-то с воли прислал букет цветов для Вэл. Начальница отряда растеребила его на отдельные веточки и поставила по одной в каждую камеру. Ошеломленная Кейт спросила ее, почему она это сделала, почему не оставили букет как есть, в память о ее подруге. Сначала женщина сделала вид, что не расслышала вопроса. Потом вернулась.

— Знаешь, что я тебе скажу? Совсем ни к чему, чтобы у девочек возникали мысли о смерти. К добру это не приведет.

Она не называла Вэл по имени. Конечно, она не сказала прямым текстом, что Вэл не стоит того, чтобы по ней плакать, но ее отношение было слишком очевидным. Смерть Вэл была ее последним поступком, на который, по мнению надзирательницы, она не имела права.

При всем при этом офицер Джансен слыла приятной женщиной, отнюдь не бездушным сухарем. Кейт поняла: такова была официальная позиция администрации, так они держали ситуацию под контролем, чтоб впредь другим неповадно было. На месте Вэл могла оказаться и она. Кейт Дин, ты покойник.

Там и тогда Кейт решила для себя: любой ценой, невзирая ни на что, ей нужно дотянуть до конца срока, ей необходимо выбраться отсюда. Она не знала, сколько ей осталось. Если год, или два, или три, она потерпит. Она так долго терпела.

Во вторник вечером Кейт лежала и вспоминала Вэл и ее ромашковый чай. Из «Маппет Хаус» с противоположной стороны улицы эхом доносились нескончаемые вопли, визгливые и противные, словно от скольжения пальца по мокрому стеклу.

Должно быть, она заснула, потому что очнулась от ощущения невыносимого страдания. Обрывочные нити сновидений, которые не были до конца сновидениями, в странном кружении мелькали перед глазами. Мучительные образы. Жестокие поступки. На грани того, что было способно вынести ее сознание.

Ее лихорадило, хотя она знала, что камеры хорошо протапливались. Знакомое ощущение, словно душа расстается с телом. Она встала с кровати и посмотрела на себя в зеркало. Белое как полотно лицо. Огромные глаза.

Она отвернулась. В ту самую секунду в полумраке зеркала ей почудилось другое лицо. От изумления с языка готово было сорваться ее имя.

О господи, только не это. Только не это.

Это продолжалось уже несколько недель. Поначалу она отказывалась признать, что с ней что-то происходит. Что кто-то настойчиво предупреждает ее. Она терпела, пыталась бороться, отгоняла это предостережение.

Но откуда-то из глубин бессознательного оно рвалось в упрямом намерении быть услышанным.

Будь осторожна! Сердце щемило предчувствием неизбежной беды.

Словно неожиданный резкий окрик сторожа глухой ночью.

Осторожна!

— О чем призадумались, отец Майкл?

Тихий голос за спиной заставил Майкла вздрогнуть от неожиданности.

— Я не побеспокоила вас? Кажется, ваши мысли были далеко отсюда, — сказала, улыбнувшись, матушка Эммануэль.

— Матушка, мне очень приятно видеть вас. — Он с радостью приветствовал женщину в темной мантии, с царственной осанкой.

— Я думал о… — О чем же он думал? Ах да, о великомученице, жившей в третьем столетии, чей образ воскрес в его памяти при виде сестры Гидеон.

— Вам сообщили о том, что сестре Гидеон совсем худо?

Они неспешной походкой направились в сторону монастырской пасеки и ровных гряд, обозначенных маленькими колышками с намотанной на них бечевкой и чистыми ярлыками для рассады. Без особого труда поспевая за размашистыми шагами настоятельницы, Майкл украдкой посмотрел на ее профиль. Ему подумалось, что с таким властным взглядом глубоко посаженных глаз и лицом, каждая черточка которого хранит печать непререкаемого авторитета, едва ли даже в молодости ее можно было назвать миловидной.

Недалек час, когда ей придется уйти на покой. Интересно, как она воспримет свой уход. Но даже после того, как это случится, несомненно, окружающие будут обращаться к ней не иначе как «матушка».

— Не уверена в том, что она сможет сегодня говорить с вами, — продолжала аббатиса. — Когда вы планируете вернуться в Лондон?

— Хотел завтра, утренним поездом. Оставшуюся часть дня я целиком и полностью в вашем распоряжении.

— Ну, раз уж мы ограничены во времени, думаю, короткая беседа не принесет ей вреда.

— У меня много вопросов, и сдается мне, вы знаете ответы на большинство из них. Мы могли бы сэкономить драгоценное время.

— Она находилась, главным образом, на попечении воспитательницы, когда пришла к нам. В остальном могу поручиться лишь за то, что видела собственными глазами в течение последних двух месяцев.

Она остановилась у деревянной садовой скамейки, потемневшей от времени и непогоды. Достав откуда-то из глубин своего одеяния большой белый носовой платок, она по-хозяйски двумя легкими движениями смахнула с нее пыль. Отца Майкла позабавил этот жест, но он не подал виду.

Она раскрыла тонкую синюю папку, которую держала в руках.

— Здесь мы найдем сведения исключительно общего характера, они вряд ли нам помогут. Она являлась ученицей нашей закрытой церковной школы с… позвольте взглянуть — с тринадцати лет. Ее имя в миру — Сара Грейлинг. Тихая девочка, даже слишком тихая, судя по одному из отзывов. — Она пролистнула пару страниц, лишь бегло просмотрев их, и помолчала в нерешительности. — Странная штука. Вы не поверите, но в деле отсутствует свидетельство о рождении. Оно непременно должно находиться здесь. Без свидетельства ее не имели права принять в орден. Где мы только не искали, перерыли целую кучу бумаг. На моем веку я не припомню другого случая, когда терялись документы. Этот — просто из ряда вон.