— И нам, может быть, придется заснуть вечным сном на поле битвы, — сказал Мейндорф не без сентиментальности.

Арндт молчал, а Юбиле продолжал петь свои национальные песни, все более и более воодушевляясь патриотическим чувством.

— Кто эта брюнетка? — спросил Мейндорф после некоторого молчания. — Она очень некрасива, но у нее такие необычайно умные и привлекательные глаза.

— Это европейская знаменитость, госпожа де-Рокка, — ответил Арндт.

— Я никогда не слыхивал этого имени! — признался откровенно Мейндорф.

— Возможно ли? — поразился Арндт. — Она известна и как писательница, и как высокогуманная, либеральная и умная женщина. Сочувствуя свободе, она, однако, сильно восстала против ужасов революции и многих спасла от смерти. За упорное отстаивание своих взглядов она была выслана из Франции.

— Описание, сделанное вами, до того схоже с характеристикой знаменитой Сталь, что если бы вы не назвали госпожу де-Рокка…

— Да она и есть — Сталь! — засмеялся тут Арндт. — Просто я забыл вам сказать, что Сталь вторично вышла замуж — за французского офицера де-Рокка.

Оба собеседника долго смеялись, вспоминая комическое недоразумение.

— Как она здесь очутилась? — поинтересовался, наконец, Мейндорф.

— Она бежала из Вены, боясь, чтобы австрийцы не выдали ее Наполеону, и пробирается теперь в Швецию. Наполеон преследует ее повсюду. Сталь уверяет, что ей пришлось, убегая от Наполеона, изучить карту всей Европы так же подробно, как ему самому пришлось изучать ее ради своих завоеваний.

— За что же он ее так возненавидел?

— Она ему не только никогда не льстила, но и позволяла себе высказывать не совсем лестное о нем мнение в присутствии блистательного парижского общества, наполнявшего ее залы. Наполеону сие пришлось сильно не по вкусу, и вот уже лет с десять, как он преследует не только ее, но и всех тех, кто оказывает ей какое бы то ни было внимание.

— Каков этот де-Рокка?

— Вот он стоит! — указал глазами Арндт на молодого красавца.

— Не пойму: что ей вздумалось выйти за этого красавчика. Он к тому же гораздо моложе ее.

— Она полюбила его, ухаживая за ним, когда он был ранен. Его нашли полуживым, истекающим кровью у дверей ее дома, когда она жила в Швейцарии.

— Сама она уже не молода?

— Да, у нее уж взрослая дочь Альбертина — вот та милая девушка, что разговаривает в эту минуту со Шлегелем. Его-то вы, верно, знаете — нашего известного поэта и мыслителя Августа Вильгельма Шлегеля. Он воспитатель детей госпожи Сталь и бежал вместе с ней из Вены.

— По его произведениям я, разумеется, хорошо знаю брата нашего известного философа Фридриха Шлегеля, — сказал Мейндорф. — Знаком с его чудным переводом Шекспира, но лично я его никогда не видел.

— Вон он заспорил с астрономом Шубертом. Пари держу, что говорят они сейчас о Наполеоне, и Шуберт, верно, ему доказывает, что и эта война кончится полным торжеством Наполеона.

В эту минуту началось некое необычное движение в зале. Триниус вскочил, бросился к входной двери, и через минуту на пороге показалась высокая, стройная красивая молодая женщина, окруженная придворными дамами и фрейлинами.

— Герцогиня… — тихо сказал Арндт, быстро поднявшись с места и почтительно кланяясь вошедшей.

— Продолжайте! — обратилась герцогиня Вюртембергская к Юбиле с ласковой улыбкой. — Я пришла не помешать вашему собранию, а полюбоваться им.

Тиролец, не раз уже певший в присутствии герцогини, начал звучным голосом ее любимую песню, которую сама герцогиня часто наигрывала по слуху.

— Любите ли вы музыку? — спросил Мейндорфа Арндт.

— О да! Особенно серьезную музыку.

— Скажите, слыхали вы когда-нибудь сонаты Бетховена?

— Их играл в концерте Мендельсон — Бартольди. Но не только я не понял ничего в этих сонатах, но почти никому они не пришлись по вкусу.

— Странно. А между тем на меня они действуют более всего, что я только до сих пор слышал: такая сила, такая мощь… глубина мысли и серьезного чувства. Дух захватывает. Слушая Бетховена, я думаю, что это — гений.

— Весьма может быть! — согласился Мейндорф. — Но мы не доросли до него. Вот Мендельсона песни без слов — так прелесть!

И они горячо заговорили о музыке…

Чем ближе к полуночи, тем разговорчивее гости, тем воодушевленнее поет Юбиле, тем громче рассказывает он о своей аудиенции у австрийского императора и у английского принца регента, тем живее он передает о подвигах и страданиях своих тирольцев во время последней войны, о том, как они стойко боролись против союзника Наполеона, короля Баварского, и заняли с австрийцами столицу его, Мюнхен. В промежутках, когда мужчины уходят курить в кабинет хозяина, госпожа Сталь блещет остротами — удачными, меткими сравнениями и живостью своей речи невольно увлекает всех оставшихся в оживленный разговор, где каждый, чувствуя свою силу, становится находчивее и красноречивее обыкновенного. У нее необычайный дар поддерживать разговор и вызывать возражения. Но она особенно внимательно относится к каждому слову высокой белокурой красавицы, сидящей несколько поодаль от всех придворных, и разговаривает с ней так почтительно, словно с коронованной особой.

Вот уж скоро и полночь. Принцесса поднимается со своего места, собираясь ехать. Пока она разговаривает с Штейном, молодая красавица блондинка скромно подходит к Юбиле, благодарит его за доставленное ей удовольствие пением. Затем заговаривает с ним о Швабии, о Рейне, причем дает ему понять, что сама она родилась близ Рейна.

— Если вы, тирольцы, — продолжает она с кроткой улыбкой, — снова восстанете против Баварии и Бог вам пошлет победу, то вспомните о моей просьбе: не слишком по-военному хозяйничайте в Баварии и Швабии.

— Не могу обещать, это выше наших сил! — возразил откровенный тиролец. — Как было имперцам — австрийцам — не взять Мюнхена, когда до сих пор король Баварский не может забыть, что он служил во французском войске. Весьма может быть, что и теперь придется нам ему напомнить, что он немец, а не француз. Что же касается короля Вюртембергского и великого герцога Баденского…

Триниус, однако, не дал Юбиле докончить. Он быстро подошел к нему и спросил:

— Знаете ли вы, любезный Юбиле, с кем вы говорите?.. Это ее величество императрица.

— Ваше императорское величество, будьте милосердны!.. — едва мог пролепетать испуганный Юбиле. — Могло ли мне прийти в голову, что нахожусь я перед русской императрицей!..

— Успокойтесь! — сказала ласково государыня. — Я сама спровоцировала вас высказать ваше мнение. Вы исполнили мою волю, отвечая мне откровенно.

— Ваше величество, простите! Я высказал то, что мне подсказывало чувство патриотизма.

Императрица ласково кивнула ему, простилась со всеми и вышла своей величавой, но легкой походкой, исполненной неподражаемой грации.