Постоянное напоминание.

Я взяла из больницы прогулочный ботинок, который издавал странный щелчок каждый раз, когда я наступала на ногу. В первый день мне было все равно. Я думала, что теперь вечно буду жить в своей постели, в мамином доме. Но поскольку, похоже, мне предстояло кое-что сделать, природу этого щелчка надо было как-то вычислить, прежде чем он окончательно сведет меня с ума.

На кухне Энди лизал мне руку, пока я варила кофе. Я сказала маме, что иду к Марти. Перемещаться по городу мне теперь стало интереснее из-за всех ограничений и потому, что у меня теперь не было моей машины.

Мама направилась к двери, но остановилась.

– Знаешь, ты всегда можешь воспользоваться грузовиком в домике.

Она замолчала.

– Потом. Когда все уладится…

– Ха!

Я склонила голову набок.

Я давно научилась водить этот грузовик – черный «Форд Рейнджер» начала девяностых со сломанным одометром. Когда мне было пятнадцать, я делала пончики на его капоте; однажды врезалась боком в вяз; однажды даже пыталась перепрыгнуть на нем через канаву с моим двоюродным братом, у которого было ружье. Когда мы приземлились, он сломал два зуба. В колледже я целовалась с одним парнем в кабине, и мы размазали кетчуп по внутренней подсветке, чтобы «создать настроение». Когда я в последний раз проверяла грузовик, по краям лампы все еще торчали засохшие черные кусочки.

– Я проверю грузовик, если выйду, – ответила я маме.

В кладовке я нашла трость, принадлежавшую моему дедушке. Ту самую, которой он вытащил мою бабушку из реки. Деревянная, с резной ручкой наверху. Я проверила ее на прочность, навалившись всем весом. Может, это было не очень модно, но все лучше, чем на костылях.

Рядом лежало с полдюжины холстов, которые я начинала писать акриловыми красками. Зимняя ветка на синем небе в сумерках – темные цвета, горячий пепел, серая земля.

В парикмахерском салоне я попросила коротко меня подстричь и оставить только около дюйма.

– Пикси, – сказала она.

– Да, – подтвердила я.

Женщина подняла брови. Она принялась за работу, и флуоресцентный свет отражался на ее ножницах.

Когда я вышла, сразу провела рукой по голове и мельком увидела себя в окне салона. Мои волосы выглядели светлее и торчали в разные стороны: так мне хотелось выглядеть, когда я была моложе. Именно в этот момент я оставила надежду – как иногда выражаются – на лучшее прошлое.

Я снова запустила руку в свои липкие и теперь короткие светлые волосы и сделала глубокий вдох, обжегший мне легкие. А потом я сильно ударила себя по лицу. Достаточно сильно, чтобы почувствовать – моя щека покраснела. Я положила трость на тротуар, повернулась лицом к солнцу и подумала: «Хватит. Достаточно». Мне многое предстояло сделать.

Марти проработал в этом здании более тридцати лет. Он купил его в середине девяностых, когда его выставляли на продажу. Когда-нибудь он получит за него целое состояние, но сейчас Марти просто работал в центре города.

На крыше здания краска облупилась, как белый чеддер. Живые изгороди вдоль фасада росли свободно, перестав быть декоративными. Железные ворота были теплыми, когда я дотронулась до них, и их скрип напомнил звук из старого фильма. Позади меня шумно дышало послеполуденное дорожное движение.

Я подумала, не переехать ли мне в другой город. После озера, после аварии. «Еще есть время», – подумала я. Я могла бы найти место, где никого не знаю или, говоря точнее, где никто не знает меня, и могла бы начать все сначала.

Нет, я все сделаю.

Я схватилась за деревянную ручку дедушкиной трости и толкнула ворота.

Дорожка была неровной, словно ряд кривых зубов, из-за вылезших корней и многочисленных бурь. Кирпичи в ней уже давно ни на чем не держались и совсем расшатались – и я, развернувшись, чтобы закрыть ворота, поскользнулась. Я упала и, не успев сгруппироваться, рухнула локтем в бетонную пыль.

Ничего толком не поняв, я ощутила резкую боль.

На меня легла длинная тень. Я узнала очертания безумной белобрысой прически Берни Сандерса и мягкое шлепанье его серых теннисных туфель с зелеными шнурками.

– Ты собираешься пролежать там весь день? – спросил Марти.

Я улыбнулась, и капля пота упала с моего лба. Я сомкнула колени и перекатилась, чтобы сесть, стараясь не сверкать задом. Осмотрела грязные полосы на рукавах и крошечные порезы на ладонях.

– Пожалуй, этого делать не стоит, – сказала я.

Он сел рядом со мной на дорожке.

– Ты остригла волосы.

– Похоже, ты отрастил бороду.

Он дотронулся ладонью до подбородка, как будто хотел показать, что борода настоящая или что ее, при желании, можно потрогать. Марти улыбнулся, как Санта-Клаус.

Проезжавшая мимо машина замедлила ход. Водитель с любопытством посмотрел на нас. Никто из нас даже не попытался встать с тротуара.

– Твой кандидат сильно бы призадумался, готов ли он к такому.

Я вытерла лоб тыльной стороной ладони, радуясь, что сегодня решила не пользоваться косметикой.

– Или лучше просто переехать. В Бразилию или куда-то еще.

– В Бразилию?

«Или в Аргентину», – подумала я.

– Куда-нибудь еще.

– При этом они говорят, что только тот, кто падал сам, может помочь другому подняться.

Приятно слышать такое, сидя на земле.

Я на секунду задумалась.

– Ну, войти в твою обитель я рассчитывала несколько по-другому. Ну что, может, войдем?

Благодарность может стать повинностью и даже вызывать страх, если у тебя есть сомнения в том, что ты заслуживаешь доброты. Но как еще я могла себя чувствовать? Это была самая настоящая агония – принимать на себя эту массированную атаку доброжелательностью, – и я понимала, что долго не выдержу.

Я протиснулась через парадную дверь и рассмеялась, увидев лестницу. Я подумала, не пошутить ли про подъемник для инвалидов, но решила смолчать. Эту лестницу непросто было преодолеть и на двух ногах, без трости.

– Немного тесновато, – признал Марти.

Он снова прочитал мои мысли. Я последовала за ним на второй этаж, и стук моей трости и гипса отдавался эхом в старых панелях.

В коридоре я бросила взгляд на высокие потолки и рифленые деревянные половицы – такие бывают только в очень старых или, напротив, в очень современных домах. Офис Марти, заставленный книгами и семейными фотографиями, не изменился с тех пор, как я встретилась здесь с ним в первый раз. Пахло старой бумагой, как в библиотеке. Я не могла удержаться от мысли, что именно такой кабинет должен быть у настоящего психолога.

Я опустилась на диван и положила трость между подушками.