Я съехала со съемной квартиры в спешке и перевезла все вещи в мамин дом. Я слышала, как люди постоянно описывают колоссальность своего имущества, так что удивилась, насколько мало вещей было у меня. Большая их часть уместилась в мамином подвале.

Мама нажала на газ, я помахала ей с крыльца. Энди устроился рядом со мной. С одной стороны, мне было жаль, что мама уехала, но с другой – я почувствовала облегчение от того, что исчез ее контроль. Как она ни старалась это скрыть, она явно хотела, чтобы я почувствовала то, чего не чувствовала, и приняла то, чего не могла принять, – что исчезновение Паоло было роковой случайностью, а его тело просто до сих пор не нашли. Наблюдая за тем, как задние фары ее машины пересекают небольшой подъем в конце улицы, я думала о том, что отъезд мамы даст мне большую свободу, чтобы как следует проанализировать то, что произошло. Даже если это не имело смысла ни для кого, кроме меня.

Звонили из лицензионной комиссии. Они одобрили Марти в качестве моего руководителя – луч света, который заполнил всю мою жизнь. Надежда вернулась. Я как будто возвратилась в родной дом после долгого отсутствия.

Я отпраздновала это с помощью моей кредитной карты – в торговом центре, в магазине подержанной мебели, потом в комиссионном магазине, где я нашла диван и журнальный столик моей мечты. Обычно, когда я покупала три или больше вещи сразу, внутри меня сразу вспыхивал сигнал тревоги: осторожно, притормози. Однако, когда я вспомнила, как тратила деньги, когда мне было около двадцати, я поняла, что сейчас это просто пустяки. Тем более эти вещи, напомнила я себе, действительно мне пригодятся.

Я ехала на переднем сиденье рядом с водителем. Ветер пел в открытое окно. Мурашки бежали по рукам. Водитель подпевал кантри-станции и флиртовал со мной. Он пошутил, что мои волосы даже короче, чем у него, но ему нравится.

Марти прислал мне несколько рекомендаций, и я разместила объявление на популярном сайте. Каким-то чудом телефон начал звонить. Мой график был совершенно свободным – я запланировала три встречи на следующую неделю.

Я открыла крышку одного из контейнеров, привезенных из дома, и провела пальцами по острым краям деталей Lego – тут была и старая добрая классика базовых цветов, и пастельные детали, которые выглядели как конфеты. Это я запихнула в багажник. В другом контейнере я нашла несколько коробок цветных карандашей. Они были потрепанные, ими много пользовались. Их специфический запах напомнил мне о той радости, которую приносила самая замечательная работа на Земле – моя. Я должна была просто играть с детьми, но в то же время делать их жизни лучше.

Даже будучи сломленной, я должна была помогать детям.

Пот выступил у меня на лбу. «Документы, соглашения о конфиденциальности, блокноты, ручки», – подумала я. Помнить. Помнить. Теперь все зависело от меня. «Лицензионная комиссия». Я сделала глубокий вдох.

Следующее утро я провела, потягивая кофе и просматривая формы, которые мне необходимо было заполнить. Это была медленная, нудная работа – мне действительно надо было все их прочесть, – но чувство ответственности дарило мне удовлетворение. В колледже я с гордостью рассказывала девочкам из футбольной команды, что до окончания средней школы не открывала ни одной книги. Оглядываясь назад, я не могла взять в толк, что меня так радовало в этом факте. Думаю, так я хотела продемонстрировать свою активность. Но в тридцать лет это стало проблемой.

Иногда я удивлялась, как мне вообще удалось закончить аспирантуру.

Я постаралась украсить свой новый офис. Я использовала как аксессуар банку с пуговицами из маминого шкафа, вытащила книги в твердом переплете, разложила их аккуратными стопками на нижних полках. Ваза с маминой кухни нашла свое место, как и корзина с любимыми деревянными игрушками. Я расстегнула молнию на футляре Паоло и аккуратно, словно священную реликвию, взяла его камеру, воображая, что гладкий пластик и стекло впитали его любовь. Я вспомнила невидимую рыбу в озере, положила футляр и фильтры в ящик стола, а камеру поставила на верхнюю полку у окна и развернула объективом на улицу, чтобы она могла наслаждаться видом.

Чувство, которое не было похоже ни на гнев, ни на отчаяние, звенело в моем сердце единственной нотой, которая задавала тон дыханию в моей груди. Я взяла камеру, включила ее и открыла сохраненные изображения. Паоло обладал поразительным умением – у него был наметанный глаз для создания идеальных снимков. Я завидовала ему с тех пор, как мы встретились.

Я замерла. Что-то в формах, в полосках солнечного света, пробивающихся сквозь полог ветвей… Я вытянула руки с камерой, чтобы посмотреть на фото издалека.

Я открыла ноутбук и нашла веб-сайт новостной станции, а затем кликнула на иконку истории, которую мама смотрела перед аварией. Когда появилось изображение Гейнер Ридж, я щелкнула на паузу, и экран застыл.

Я поставила камеру рядом с ноутбуком, и изображения оказались рядом.

Картинка на экране совпадала с картинкой на моем компьютере. Они были практически идентичными. Был ли там Паоло в те дни, когда исчез?

Возможно ли это? В Теннесси он везде фотографировал, но здесь? В тот день? Гейнер Ридж был очень далеко, никто о нем и не знал. Даже чисто технически добраться туда было непросто – нужно было иметь автомобиль и человека, хорошо знающего эти места. Паоло сохранил эту фотографию одной из последних. Я несколько раз переводила взгляд с одного изображения на другое и убедилась – я не ошибаюсь. Паоло точно снимал в Гейнер Ридж, ну или это было просто поразительное сходство. Я вспомнила слова диктора в тот день: «Возможно, это первое убийство, зафиксированное в округе за последние пять лет».

Этот случай произошел почти сразу после исчезновения Паоло.

Моя гудящая голова ничего не соображала. Я попыталась разобраться и вспомнить, упоминал ли Паоло когда-нибудь о Гейнер Ридж. Я потянулась за телефоном и позвонила Элли. Я ходила по кабинету, старый деревянный пол слегка прогибался под моими ногами. Звонок был переведен на голосовую почту, и я подумала, не решила ли она проигнорировать его из-за возникшей между нами неловкости после допроса две недели назад.

– Привет, – сказала я. Резкость и ожесточенность моего голоса точно не удивили бы Элли. – Перезвони мне, когда будет возможность.

Я выключила свет и прислонилась к дверному косяку. Я чувствовала, как внутри все переворачивается вверх дном. Стремительно опускалась ночь. Элементы мебели тихо стояли в темноте – как большие дремлющие животные, которые погружаются в сон в свете уличного фонаря.

Как только я повернулась, чтобы уйти, телефонный звонок осветил мрак.

Элли.

– Боже мой, как ты? – спросила она, когда я сняла трубку. – Ты попала в аварию?

Слишком много произошло с тех пор, как я стояла в ее кабинете в тот день, когда меня допрашивали. Я пообещала себе рассказать ей обо всем чуть позже. Тем более Элли наверняка слышала о штрафе за вождение в нетрезвом виде, поэтому этот факт можно было опустить.