– Это секретный рецепт? – уточнил я.

– Передается из поколения в поколение, – важно кивнул Щученко. – Нихто больше не знаеть.

Сам полковник тоже ел с большим аппетитом. Его щеки раскраснелись, а губы лоснились от масла. Он держал в одной руке картофелину, в другой – сосиску, откусывая поочередно от того и другого. Периодически он менял картошку на кусок ржаного хлеба или помидор.

– Помидора – истинно коммунистический овощ! – чавкая, объявил Щученко. – Красный, як наше знамя!

Святогневнев ел скромнее, хотя на аппетит тоже не жаловался. По его правую руку стояла большая бутыль с уксусом, откуда мертвяк наливал себе стакан за стаканом.

А вот Джемулан кушал чинно, как престарелая графиня за ужином в Букингемском дворце. Он сначала насыпал на тарелку маленькую кучку соли, положил около нее кусочек сливочного масла, затем взял самую аккуратную картофелину – выбирал он минут пять, честное слово! – и осторожно разрезал ее пополам. Чтобы не обжечься, он положил ее на салфетку и все время держал в левой руке. Правой же вооружился чайной ложкой, которой отламывал кусочек масла и чуть прикасался к соли, а потом вынимал ею крошечный кусочек картошки. После этого сид очень долго дул, медленно приближая ложку к лицу, и, лишь убедившись, что картошка совершенно остыла, съедал этот злосчастный кусочек. Время от времени он откусывал помидор – ну а к сосискам и хлебу не прикасался совершенно.

– О, Дзержинский! то есть Боярский! – оживленно воскликнул Щученко, переключая каналы. – Кстати, товарищ Бритва, вот вы человек бывалый в разных странах, так объясните мне одну сложную вещь. Почему, значить, когда если в заграничной фильме показывають русского, значить, человека, так он обязательно танцуеть «казачок»? И почему в Москве у них завсегда вдеть снег? Даже, значить, в июле вдеть!

– Полковник, это одна из неразрешимых загадок природы. – рассеянно ответил я.

– Ученые уже много веков ищут ответ.

– Кстати об ученых! – поднял палец Щученко.

– Вот вы, товарищ Святогневнев, значить, доктор наук, как раз ученый человек, так объясните мне другую на учную захадку! Отчего у кошков всегда рождаются котятки, а у собаков щенятки, и никогда, значить, наобороть не бываеть?

– Ну это. – ошарашенно заморгал Святогневнев.

– Так я и думал! – самодовольно ухмыльнулся Щученко. – Этого ваша хваленая наука объяснить не могёть, так-то!

– Там по телевизору ничего интересного нет? – перебил его я. – Полгода уже ничего путевого не смотрел.

– Да нету ничего. – поморщился Святогневнев, забирая у Щученко пульт. – С тех пор как я поставил спутниковую тарелку на девяносто восемь каналов, смотреть стало совсем нечего. Хотя вот, «Последний герой» идет.

Я швырнул в пасть еще один помидор и с интересом уставился на экран. Там как раз кого-то выгоняли из племени. Джемулан смотрел на это с равнодушием, а Щученко – с возмущением.

– Название у ентого «Последнего героя» неправильное! – воскликнул полковник. – Надо эту педарачу назвать, значить, «Банка скорпионов»! Це правильнобудеть! А то какие это, к едрене фене, герои? Герой это тот, который грудью, значить, на амбразуру лег, шоб товарищей от вогню вражеского заслонить! А не тот, который товарищей всех передушил, шоб поганые миллионы захапать! Це не последний герой, це последний подонок, так я вам кажу!

– Выпьем за это, – предложил я, поднимая майонезную баночку с уксусом.

– Вздрогнем, товарищи! – поддержал тост Щученко и тут же остограммился.

После этого его уже слегка мутноватые глаза снова обратились к телевизору. Там началась реклама.

– дамы и господа, вы еще не устали торчать на кухне, разминая картофель? Лично я устал.

– Бездельник!!! – взревел Щученко, гневно потрясая огурцом. – Лоботряс!!! Работать оне, значить, не хотять, а хотять, шоб за них все, значить, роботы дела ли! У-у, вражье семя!

– Господа, я должен открыть вам страшную тайну сообщил я, понизив голос и наклоняясь к столу. – Один из нас. дебил!

– Какие ужасы вы говорите, товарищ Бритва! – перепугался Щученко.

– Хто же эта таинственная личность?

– Этого мы пока не знаем. – тихо ответил я. – Любой под подозрением.

– А я воть, кажется, догадываюсь. – пристально посмотрел на Джемулана Щученко. Сид единственный за весь ужин не проронил ни слова.

Джемулану постелили на ночь в комнате Святог-невнева. Меня пристроили у полковника. Таким образом, в каждой комнате получилось по одному спящему и одному страдающему бессонницей. Я ведь нормально почти не сплю – так, периодически проваливаюсь в полудрему. А у Святогневнева даже кровати нет – к чему она живому мертвецу?

Всего в этом домике две комнаты, кухня и довольно большой подвал – его Святогневнев приспособил под лабораторию. Одна из комнат общая, а вторая разделена надвое книжным стеллажом, так что получилось две маленькие спальни. И та из них, в которой последние полгода квартирует полковник Щученко, сильно изменилась с моего последнего посещения. Теперь на стене висели рядком портреты – Ленин, Сталин и почему-то Новодворская. Причем с траурной ленточкой. Этому я немного удивился и хотел спросить, что это значит.

– Полковник, а.

– Чей портреть мы видим дома, в светлой комнате своей, чье лицо нам всем знакомо, хто, значить, всегда был друг детей? – немелодично запел Щученко, не давая мне вставить слово. – Это Ленин дорогой, это Ленин наш родной!

– Полковник, я.

– А ето, товарищ Бритва, наш любимый товарищ Сталин! – ткнул пальцем Щученко. – Запомните это доброе усатое лицо! Именно он принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой!

– Угу. И стоят растерянные крестьяне с бомбой вместо сохи, думают – как же теперь землю пахать? – пробормотал я.

– Шо вы там говбрите, товарищ Бритва? – не расслышал Щученко.

– Да ничего особенного, не обращайте внимания. Насчет портретов.

– А портреть товарища Саулова я здесь приобресть не смог! – посетовал Щученко. – Непорядок!

– Да где ж его тут приобретешь. – посочувствовал я. – Так вот, я спросить хотел – а Новодворская-то тут у вас с какого хрена? Она же вроде как подругую сторону баррикад. или я что-то путаю?

– Тут хазус, товарищ Бритва, – серьезно объяснил Щученко. – Вот эта самая местная хражданка, она ведь просто вылитая моя мама! Ну просто копия!

– Ах вот в чем дело.

– Именно в етом! Я ж маму покойную так любил, так любил. Это ж она из меня человека сделала, воспитала настоящим, значить, коммунистом!

Я с интересом посмотрел на Ефима Макаровича. Значит, вот как выглядел бы сын Валерии Ильиничны.

Кроме портретов в комнате был небольшой столик, раскладушка, ночник с зеленым абажуром и подоконник с горой всевозможного хлама – пустые бутылки из-под шампуня, непишущие фломастеры и авторучки, спутанные провода, просроченные лекарства и прочий мусор. Не знаю, где полковник все это берет и зачем хранит у себя. Видимо, синдром Плюшкина.