Никита с жадностью выпил молоко, стуча зубами по краю кружки, откусил небольшой кусочек мяса и вяло его пожевал. Аппетита не было. Глаза слипались, хотелось одного – лечь и спать, спать, спать…

Суза покачала головой и, погладив его лоб мягкой прохладной рукой, торопливо покинула подвал, на ходу что-то рявкнув буркнувшему в ответ Боргу. Никита был рад, что его оставили в покое, и он снова может зарыться в тряпьё и провалиться в сон.

Он просыпался и засыпал вновь, опять просыпался, ощутив какое-то движение вокруг. Возникающие во сне видения не пугали, он даже пытался улыбнуться, когда увидел, что на него смотрит встревоженными глазами симпатичная девушка с полным лицом, с пышными рыжеватыми волосами, уложенными в высокую прическу. Из-за спины девушки сверкали любопытством круглые глаза другой красавицы.

В следующий раз он проснулся от прикосновений сильных рук, снимавших с него ошейник. С трудом разлепив веки, он увидел склонённое над ним худое лицо пожилого мужчины, белые волосы которого создавали вокруг головы светящийся нимб. Голова покачалась, видимо, открывшаяся картина ей категорически не понравилась. Никита вздрогнул, в голове проползла вялая мысль: «За моей душой пришёл…». И глаза опять закрылись.

Потом он почувствовал, что его подняли и куда-то несут, в лицо пахнуло свежим ветерком и запахом ночных цветов. Громкий раздражённый голос кого-то отчитывал, в ответ раздавалось невнятное бормотание. Вскоре путь окончился, и теперь его окружила масса других запахов, которые Никита даже и не пытался определить.

Умелые руки стащили с него сапоги и рубаху, уложили на мягкую постель и, легонько похлопав по щекам, заставили выпить горячую горько-сладкую жидкость, а затем укрыли чем-то мягким и тёплым. Бившая его дрожь отступила, и через минуту он уже крепко спал, впервые спокойно за всё это время.

Открыв в очередной раз глаза, Никита с интересом огляделся. Он лежал в большой комнате, стены которой сплошь были уставлены стоящими на полках горшками, бутылями, бутылками и флакончиками. На полу вдоль стен толпились мешки и корзины, бочонки и ящики.

Посреди всего этого богатства жарко горела большая, с высокой трубой печь, на которой во множестве ёмкостей что-то кипело и булькало. В комнате пахло самыми разными и необычными запахами, которых Никита не знал. «Прям лаборатория алхимика. А что, в средние века самое прибыльное дело…»

Дверь открылась, и в комнату вошёл хозяин, уже виденный Никитой в полусне мужчина. Его живые глаза оглядели мальчика, и на лице появилась радостная улыбка.

– Очнулся, малец. Замечательно, просто замечательно. Вторые сутки пошли… Ну-ка на, поешь немного. И спать, спать, это для тебя сейчас лучшее лекарство.

В руках Никиты оказалась миска с овсяной кашей, щедро сдобренной маслом и мёдом, и большая кружка с вкуснейшим травяным отваром. Проснувшийся аппетит мигом уничтожил еду, и Никита с удовольствием сидел, прихлёбывая горячий чай и наблюдая, как хозяин колдует над дымящимся котелком, подсыпая в него из разных мешочков и баночек какие-то травы. Закончив действо, хозяин налил получившийся отвар в кружку и подал его Никите, кивком головы приказав выпить. Никита хлебнул жгучую жидкость, она показалась ему слишком горькой, и он поморщился.

– Пей, пей, не яд, поди. Хотя, как сказать, – и увидев вытянувшееся лицо мальчика, Бракар оглушительно захохотал. Никита допил отвар и снова залез под тёплое одеяло из пушистого меха. Мысли вяло ползли в тяжёлой голове, глаза закрылись, Никиту поглотил сон, на сей раз крепкий сон здорового двенадцатилетнего мальчишки.

Охотники вернулись глубокой ночью, принеся с собой изрядно попахивающее тело Одноухого Дрона. Борг доложил, что в домике всё было так, как говорил мальчишка, а вытащенная из головы убитого стрела, и правда принадлежала шаванам. Всё оружие самого Дрона пропало, как и все его запасы сушёных овощей, вяленого мяса вместе с добытыми шкурами.

Единственное, что осталось нетронутым – в тайнике под лавкой было найдено сто семьдесят литов – невиданное богатство даже для очень хорошего охотника, не говоря уже о таком пропойце, как Дрон. Видимо, верны были слухи, что покойничек частенько не гнушался весьма грязных делишек.

Забуга, облазив все тропинки вокруг, нашёл подтверждение тому, что мальчишка оказался в домике уже после смерти Одноухого, а значит, убить того никак не мог. Обвинение в убийстве можно было с него снять, но оставалось другое, не менее тяжкое – воровство.

Собравшийся Совет с присоединившимся к ним лекарем Бракаром два часа спорил до хрипоты, как наказать воришку, но так и не пришёл к единому мнению. Кадур настаивал на максимально строгом наказании, включая вырывание языка за непочтение к вейстору.

Бракар же предлагал ограничиться символическими десятью ударами плетью, учитывая, что чужое мальчишка взял только для того, чтобы спастись от холода и голода. Улаф с Леганом упорно держали сторону салвина, а препон Густин Эндельторн, как обычно, занимал золотую середину, считая, что руку отрубить всё же не помешает.

Устав от бесконечного обмена любезностями спорящими сторонами, Хортон, наконец, поднял руку, призывая всех замолчать.

– Я, вейстор Прилесья и господин Гудвуда, выслушав мнение моего Совета, принял решение о судьбе сварга, именующего себя Ником. Он виновен в воровстве имущества, принадлежавшего Одноухому Дрону, охотнику. Завтра на торговой площади при всём народе Гудвуда его подвергнут наказанию – двадцати ударам плетью и отсечению правой кисти.

Затем мальчишка поступит в полное распоряжение Бра-кара и будет у него в прислужниках до конца своих дней. Третья часть денег, найденных у Дрона, передаётся препону для доставки в казну Повелителя Нумерии. Ещё одна треть остаётся в казне вейстора Прилесья. Оставшаяся часть будет отдана вдове Одноухого Дрона Феоне и его сыновьям.

Препон удовлетворённо выдавил улыбку, а Бракар не преминул ехидно заметить:

– Мне очень пригодится безрукий помощник, ваша милость, очень.

– Если почтенный лекарь Бракар отказывается, я заберу его себе – в пирамиде ему всегда найдётся занятие.

– Ну уж нет! В котелке он и одной рукой помешать сумеет, досточтимый Кадур! – Бракар негодующе вскинулся.

Улаф потянулся в своем кресле и с кривой усмешкой процедил:

– Жаль, что шкура у паршивца останется на месте. Надеюсь, её хотя бы изрядно попортят.

Хортон, с нескрываемым раздражением махнул рукой, и члены Совета начали не спеша покидать зал. Бракар, уловив кивок хозяина, снова опустился в кресло и замер.

Оставшись вдвоём, Хортон поднялся и нервно зашагал по комнате.

– Что ты скажешь?

– Ваша милость, как всегда, постаралась угодить всем и принять мудрое решение. Только, боюсь, мальчишке будет не лучше от того, что он лишится всего лишь кисти, а не руки по локоть.

– Надеюсь, ты не забыл, что наш закон как раз это и предусматривает. Кадур прав – мы не можем миловать его только потому, что он откуда-то свалился на наши головы. Народ будет недоволен.