— Как вы не забыли, что мы с Леной любим хороший театр? — спросил Андрей, остановившись у очередного светофора.

— Я стараюсь ничего не забывать, молодой человек. Забывать начнем лет через двадцать, — иронично ответил Савельев. — Да и кто не любит хороший театр, тем более, что в кино теперь почти никто не ходит, у всех видеомагнитофоны. Фильмы на девяносто процентов идут американские, в большинстве своем низкопробные. От них меня лично уже давно подташнивает.

— Аналогично, — подтвердила Лена, пристально вглядываясь в мелькающие за окном незнакомые громады столичных многоэтажек. После спектакля, уставшие, но довольные, под впечатлением от талантливой постановки, они снова пили чай, теперь уже с бутербродами, заботливо приготовленными неутомимой Ингой Михайловной, и с тортом, привезенным ребятами.

— Сергей Алексеевич, — застенчиво попросил Андрей, — дайте мне, пожалуйста, еще раз подержать осколок.

Савельев достал из письменного стола коробку и протянул ее коллеге.

Кусочек серебристого металла лежал на ладони и, казалось, излучал невидимую глазу таинственную энергию. Откуда он, этот осколок Вселенной? Кто его создал, что ему суждено было видеть на своем долгом веку? Ответа не было. На ладони лежала вечность.

Орбита планеты Айголь

Планетарная космическая станция

Около восемнадцати тысяч лет до нашей эры

Прошло более пяти лет с того вечера, когда Лэймос и Нэйта встретились в своем любимом ресторанчике, стилизованном под небольшую шхуну, плывущую по безбрежному айголианскому океану. Больше они в тот ресторан не заходили, слишком тяжелыми оказались для них воспоминания.

С тех пор подтвердились худшие опасения, о которых говорила Нэйта. Действительно, природа решительно не хотела, чтобы цивилизация жителей планеты Айголь продолжала свой путь по лабиринту жизни.

Ослабление магнитного поля сыграло с ними еще одну злую шутку. Айголианцев поразил вирус, невидимый враг, который незаметно проник в каждый дом. Видимо, один из вирусов, относительно безопасных для жителей, мутировал под воздействием условий внешней среды. Скорее всего, он изменился, приняв на себя жесткое излучение звезды Нэи, которое пробило некогда мощную атмосферу планеты Айголь. Вирус не погиб, он приспособился к этому излучению и стал завоевывать пространство для жизни, некогда безоговорочно принадлежавшее айголианцам. Он стал воздействовать на мужскую половину айголианцев, тайно, бессимптомно лишая их возможностей к продолжению рода.

Когда врачи планеты распознали опасность, было уже поздно. Заразилось всё мужское население Айголь. Были предприняты всевозможные попытки как-то противостоять этой напасти, но, увы, все они оказались безрезультатными. Женщины планеты перестали беременеть, они лишились радости материнства. Самое страшное состояло в том, что и младенцы, только родившиеся, были заражены этой болезнью. Малышам Айголь, успевшим появиться в этом мире, исполнилось по полтора планетных года, когда стало ясно, что они станут последними представителями айголианской цивилизации. Вот тогда на планете и поняли, какую ошибку они совершили в свое время, не создав на Айголь банк спермы. Было создано лишь хранилище семян растений, некогда произраставших на поверхности планеты и в глубинах океанов. Слишком пренебрежительно последние четыре с половиной столетия относились к рядовой айголианской жизни. Каждый боролся за свое существование, за свою горсть крупы, в последние годы выращенной под искусственным освещением на подземных плантациях планеты.

Жителей планеты эта новость потрясла, вызвала полное смятение в умах айголианцев. Они, привыкшие к суровым условиям жизни, почти не видевшие света своей звезды Нэи и чистого неба над головами, всё же не теряли твердости духа. Айголианцев не покидала надежда, что их внуки и правнуки будут жить под чистым голубым небом и просыпаться по утрам от навязчивого дневного света родной звезды.

И вот в одночасье всё рухнуло. Миллионы жителей планеты осознали, что не смогут стать родителями, не смогут понянчить своих детей, миллионы айголианцев среднего возраста поняли, что им никогда уже не стать бабушками и дедушками.

В первые месяцы после обнародования новости казалось, что жизнь на планете вовсе остановилась. Стимул жизни, ее основная движущая сила, был утерян.

Айголианцы замкнулись каждый в себе, в своем небольшом мирке.

Особенно это коснулось тех, кто в той или в иной мере был связан с проектом, до недавнего времени вселявшем надежду, с представителями организаций и учреждений, готовивших переселение на планету Тэллу.

Оказалось, что всё, что до этого они делали, никому теперь не нужно. Для кого они конструировали орбитальную станцию, для кого создавали грандиозный космический корабль, который должен был курсировать между двумя планетами звездной системы Нэи, перевозя всё новые партии айголианцев? Зачем лететь на новую планету, чтобы умереть там, не оставив потомства?

Такая неразбериха в умах и в действиях продолжалась около одного айголианского года. Потом всё же пришло осознание — что бы ни произошло, нужно жить. Жить не бесцельно, просто ожидая дня, когда этот мир перестанет существовать для тебя, а что-то делать, и делать не рутинное, а большое, необходимое всем.

Лэймос Крэст одним из первых был посвящен во все подробности происходящего на планете. Для него, как и для всех айголианцев, всё это стало потрясением. Неужели у них с Нэйтой никогда не будет детей, неужели эта цепочка, которая ковалась мирозданием на протяжении миллиардов лет с момента возникновения их Вселенной, прервется? Неужели к этой цепочке не будут добавлены следующие звенья?

Около трех суток Лэймос пролежал на довольно жестком, не предназначенном для такого долгого лежания диване в своей подземной квартире. В его комнате не выключался дежурный ночной свет. Лэймос смотрел в потолок и почти бессмысленно разглядывал на нем слегка размытые лучи света, исходившие от ночника. Над ним, более чем в ста метрах, на поверхности Айголь бушевал бесконечный снежный ураган, царила отрицательная температура, при которой всё живое могло бы превратиться в ледышку за несколько минут.

У него возникло желание, не надевая термокостюма, не беря с собой кислородного баллона, подняться на поверхность и идти, сколько он сможет по безжизненной, агрессивной равнине, когда-то такой густонаселенной, разноцветной, приветливой. Идти, пока он не упадет обессиленный от недостатка кислорода и от обжигающей стужи. У него было желание навсегда остаться там, на поверхности его родной, но такой жестокой и недружелюбной планеты.

Но, несмотря ни на что, нужно было жить, жить дальше, отогнать от себя эти проявления