С браслетом в руках я выхожу из комнаты, иду, поглощенный думами о том, как все-таки шумно я передвигаюсь. Сжимаю браслет крепче и ловлю себя на мысли, что давно хочу почувствовать его тяжесть на руке. Я без страха продеваю в него запястье.

Лишние мысли исчезают, зрение проясняется. Я смотрю перед собой и вижу, что коридор меняется на глазах, он вытягивается, как пластилиновый. Свет бра причиняет резкую боль, хрусталики глаз всасывают его, словно невидимый проникающий газ. С дверями тоже происходит что-то неладное: они не на своих местах и их не четыре, а больше…

Я неуверенно оборачиваюсь, и мои зрачки расширяются от ужаса: лестница, которая располагалась раньше впереди, уплывает и выгибается под странным углом в стену. Светильники, двери с каждым взмахом ресниц плывут, меняют свое расположение. Такие игры с рассудком могут завести слишком далеко…

В конце пластилинового коридора набегает тень, ее края колеблются вместе с разреженным воздухом. Тень отбрасывает собственную тень. Разве такое возможно?

Я замечаю внутри странные очертания. Прищуриваюсь и неловко шагаю вперед, чтобы лучше рассмотреть. Во мраке блестят два крохотных огонька, мне кажется, что это глаза существа, которое следит за мной изнутри живого кокона!

Срываю браслет. В ушах слышу грохот собственного сердца. Морок исчез, и я с облегчением вздыхаю.

Что это было? По щекам течет пот. Я чувствую себя в коридоре жутко неуютно. Глаза больше не болят от света, только слезятся.

– Майк, что ты здесь делаешь? – в Мире пропадает дар убивать человека на месте. Особенно когда он ее не замечает, хотя стоит в трех шагах. Она бросает взгляд на браслет в моей руке, встревоженная моим нездоровым видом.

– Что с тобой? – пугается она. – Ты болен? – ее теплая ладонь вытирает с лица капли пота. Она трогает мой лоб и приходит к выводу, что ошибается.

Ветер резко ударяет по оконной дверце, и мы одновременно вздрагиваем.

– Нет, все нормально! – отвечаю я не так добродушно, как хотелось. Галлюцинации оставили неприятный осадок.

– Ты его надевал! Верно?! – Мира подходит чуть ближе, но я этого не замечаю. Я полностью абстрагирован от действительности.

– Нет, конечно. С чего ты взяла? – выдавливаю из себя.

– Ну, для начала – он в твоей руке. И ты стоишь в пять утра здесь.

– Ты, кстати, тоже. Не замечаешь?

– Меня разбудил шум!

– Извини. Я не лунатик, правда. Просто кошмар приснился. А это, – я поднимаю руку с браслетом, – вытащил из кармана куртки. И вообще я шел на кухню… Да. Я шел именно туда, а потом почему-то передумал…

Мира смахивает с правого плеча прядь волос.

– И давно тебе снятся в этом доме кошмары? – спрашивает она.

– Нет, это только второй раз. Только сон как будто наяву. Хотя в первый раз было нечто подобное.

– Сон наяву… – подхватывает она. – Знаешь, мне неспокойно в этих стенах, особенно ночью. Я ведь почти не спала. Здесь так холодно…

– Хочешь, согрею?

Мира зарделась от смущения.

С ней я чувствую себя спокойней. Ужас и оцепенение понемногу отступают.

– Тебе тоже холодно? – она видит, что я дрожу.

– Если ты позволишь, я тебя поцелую, и все пройдет.

– Майкл, прекрати…

– Я не шучу.

Я быстро целую ее, но это не приносит того облегчения, о котором я теперь мечтаю. Браслет выскальзывает из разжавшихся пальцев и с грохотом падает рядом с нашими босыми ногами.

Мира смотрит на меня, проводит пальцем по разбитой губе, молчит. Ей словно передаются мои гнетущие мысли, и она тоже начинает дрожать.

– Нужно поспать, – говорю шепотом я. – У тебя слишком много потрясений за один вечер.

– У тебя тоже. Давай ты поостынешь и больше не будешь так резок, как сейчас. Мы слишком мало друг о друге знаем. Ладно?

Я отстраняюсь от нее уже во второй раз за ночь. Думаю, она права. Я отхожу в сторону, мы странно смотрим друг на друга. Я уверен, она не понимает, что творится со мной. Но я тоже этого не знаю. Мы расходимся по своим комнатам и выключаем свет.

Мира будит меня в семь утра. Трясет за плечо, затем звук ее шагов доносится со стороны окна.

– Завтрак остынет, Майк. Я зря старалась, что ли?

Я уверен: она мне снится. Ее голос – утреннее наваждение, как тогда было с Ивелен.

В ответ я мычу и исчезаю с головой под одеялом. Но Мира резко стаскивает его и отодвигает штору. Свет слепит меня. Я болезненно щурюсь, разлепляю веки, пытаюсь разглядеть на фоне окна стройный женский силуэт. Но вижу только пятна – это блики на моей сетчатке от резкого открывания глаз. Мира уже в своей высохшей одежде. Она смотрит издалека, скрестив руки на груди.

– Просыпайся, Майк. Тебе еще меня обратно в город везти.

– Погостить не желаешь? Я бы смог устроить интересную экскурсию по дому, – я медленно потягиваюсь и встаю. – Куда нам спешить? Впереди прекрасный день. Знаешь, а ведь днем здесь почти не страшно.

– Извини, может, в другой раз. Мне на работу выходить. Кстати, у Джека сегодня запланирован прием у врача, если ты не забыл.

– Ох, – я легко вздыхаю. – Вылетело из головы. Конечно, я отвезу всех нас, куда я денусь.

Но я улыбаюсь слишком коварно, так что Мира закатывает глаза и выходит вон. Я спускаюсь следом за ней на кухню; вкусный запах выпечки и молотого кофе, который она чудом отыскала на полках, заставляет кровь быстрее бежать по венам. Теперь я готов к завтраку.

– Я обычно бегаю по утрам, а уж потом вкусно завтракаю. Но сегодня день не такой, как всегда, он особенный…

– Почему? – она сидит напротив.

– Потому что ты со мной!

После этого Мира еще какое-то время не ест, только смотрит в тарелку.

Я нервно ерзаю на стуле. На ум, как назло, не приходит ничего, что помогло бы вернуть ей естественную подвижность.

– Я что-то не то сказал?

– Нет, все нормально. Я просто не привыкла к таким словам. Не думала, что когда-нибудь кому-то окажусь нужна! Это так приятно, Майк.

– Я вообще удивлен, что при такой внешности и доброте ты до сих пор одна. Конечно, я не должен у тебя это спрашивать, прости за интерес. Сколько тебе лет?

Вилка чуть не выпала из пальцев Миры.

– Двадцать пять.

– Неплохо. Отличный возраст для прекрасной девушки, чтобы начать серьезную жизнь…

– Что ты подразумеваешь под серьезной жизнью?

– Все, о чем мечтает любая нормальная женщина!

– Я тебя поняла, – улыбка едва касается ее розовых губ, бледные щеки становятся пунцовыми.

Я словно почувствовал невидимое тепло, исходящее из ее закрытого сердца.