в этом. Для первого испытания подобных мер он не предпринимал. Садима поняла, что он, вероятно, остался здесь, чтобы быть неподалеку в случае нужды.

Она почувствовала, как внутри поднимается тихая нега. Ей было приятно, что он за нее волновался. Но главное – она ликовала оттого, что волновался он напрасно. Ей не потребовалась его помощь. Она одолела свой страх и приподняла завесу в мир колдовства. Притом вышла целой и невредимой. Она ощущала собственную прочность, радость, торжество. И даже не злилась больше на лорда за то, что он заманил ее в это гнусное подземелье: он подстегнул ее, а она почерпнула силу из собственных запасов и стала только крепче.

Опьяненной успехом Садиме вдруг пришла в голову дурацкая, безумная мысль поцеловать лорда, пока тот спит.

Она будет осторожна, он ничего не заметит.

К тому же говорят, что коснуться губами губ спящей благородной особы – верное средство против любых чар.

Садима наклонилась ниже. Поцелуй вышел такой осторожный, что она не почувствовала ничего, кроме легкого тепла на губах и следом – мягкого прикосновения.

Лорд пошевелился во сне. Садима тут же отступила на шаг.

Лорд Хендерсон повернулся, почувствовал бедром плитку пола и, проворчав что-то, поднял веки. Перед ним стояла Садима, черная тень против света: под большими глазами круги, одежда мятая, вид победный. В ней больше не было учтивой услужливости. Не было и манер скромной, послушной, воспитанной девушки. В ней чувствовалась покойная уверенность победителей.

Лорд Хендерсон потянулся, расправляя затекшие ноги и руки.

– Браво! Вижу, вы справились со вторым испытанием. Так что осталось последнее.

И тут же, словно испытания были чем-то несущественным и ему пришла в голову куда более важная мысль, он прибавил:

– Вы меня сейчас не целовали?

– Разумеется нет. Не выдумывайте.

– Должно быть, приснилось. А жаль. Уверен, мне бы понравилось. А я могу вас поцеловать?

– Ни в коем случае!

– Очень жаль. Уверен, вам бы понравилось. Я уже упоминал, что открыл безотказный способ поцеловать кого угодно?

Садима вспомнила, что он хвастался этим перед сестрами Уоткинс в первый вечер.

– Вот увидите, – продолжал он, – завтра утром, ровно без трех минут десять я вас поцелую.

Он поднял с пола одеяло и откланялся. Но, удаляясь, обернулся и прибавил:

– И имейте в виду: с языком!

* * *

Садима привела себя в порядок, поела и поспала. Когда же восстановила силы, разные мысли и чувства закружились у нее в голове, лишая ее покоя. Она думала о нацарапанном на плитах подполья послании. И среди множества точивших ее вопросов то и дело всплывала мысль о завтрашнем поцелуе в девять пятьдесят семь утра.

День был в разгаре. Чувство всемогущества, охватившее ее после подземного испытания, успело выветриться. Ее терзали смутные тревоги. Она думала: не проявит ли себя колдовство как-нибудь еще? И неужели лорд правда ее поцелует? Обе перспективы будили в ней разом и страх, и желание.

Ей не терпелось побольше узнать о колдовстве. А украденное у Адриана Хендерсона легкое касание губами не удовлетворило ее. Она ступила на неизведанную почву и чувствовала свою чудовищную неопытность. Садима одинаково опасалась и окна, которое вдруг зашевелится по волшебству, и собственной неловкости: она покажет себя неуклюжей, потянет лицо навстречу лорду, не зная, как быть дальше. И занавески издевательски отхлещут ее сзади, пока лорд будет потешаться над бестолковой горничной.

Садима подумала, что изводится не хуже Мэй, и почувствовала себя еще нелепее. В заблаговременном обещании поцелуя была явная насмешка. И от этого ей уж точно было не смешно. Ладно. Она ведь может увильнуть. Завтра выйдет погулять с утра пораньше и вернется только после назначенного часа.

И вот – теперь она следила за временем. Смотрела, как вечер клонится к ночи, и вся бурлила, пересчитывая про себя, сколько ей остается до вынужденного бегства. Словом, она снова себя изводила – и всё из-за эгоистичного хитрого мальчишки, который забавляется за ее счет.

Садима все больше злилась на этого лорда, который крадет ее покой. Она взлетела на чердак, распахнула дверь в его комнату, которая оказалась пустой, и, упустив таким образом весь эффект, спустилась в библиотеку. Лорд был там: свернулся в кресле с книгой в руках. Садима подошла, уперлась обеими руками в спинку и так неистово влепила ему поцелуй, что почувствовала зубы лорда под его же притиснутыми губами. И сразу отступила, глядя с вызовом. Вот так. Дело сделано. И с плеч долой. Этой ночью она будет спать спокойно.

Она развернулась и услышала, как лорд Хендерсон тихо прошептал за ее спиной:

– Я же говорил вам: способ безотказный.

Садима вспыхнула. Она вернулась назад и встала перед лордом Хендерсоном.

– Нет… Ну… Вы… – процедила она, подыскивая слова и заодно способ стереть с губ юноши эту ухмылку. – Ах вы! Да вы знаете кто? Вы… вы…

– Зовите меня Адрианом.

– Ах так! Уж поверьте, я вас… я…

Он все улыбался.

– Я…

Невозмутимая полуулыбка. Садима перевела дух. Она думала. Разве он не такой же мужчина, как все? Как те, кого она обводит вокруг пальца?

– Завтра, – сказала она, – ровно в восемь тринадцать утра я покажу вам свою грудь.

Сказано это было уверенно и спокойно, с легкой искоркой в глазах, весьма идущей к случаю. Улыбка исчезла с лица лорда. Грудь сдулась, голубые глаза затуманились, на белейших щеках выступил легкий румянец. Удовлетворенная Садима вышла из библиотеки.

Но в коридоре она остановилась и провела рукой по лицу. Что на нее нашло? Из-за этого дурацкого лорда она теряет самообладание. Да ладно, пусть стучится к ней в дверь в восемь тринадцать, на здоровье! Она рассмеется ему в лицо. А у него будет весьма глупый вид оттого, что поверил ей и правда ждал!

На ужин она не пришла. В ту ночь она спала беспокойно, урывками. Проснулась на рассвете, значительно раньше восьми тринадцати. Встала, оделась. Часы на камине показывали двадцать две минуты шестого.

В двадцать восемь минут в дверь постучали. На пороге стоял лорд Хендерсон. Вид пришибленный, под глазами темные круги, покаянная робкая улыбка. Не успела она нахмурить брови, как он снял жилет, расстегнул на рубашке все пуговицы и распахнул ее на две стороны. Какое-то время он простоял так, неподвижно, демонстрируя свой торс. Грудь его часто вздымалась.

Садима застыла в недоумении.

– Я пришел показать вам свою грудь, – объяснил он. – В знак примирения. Скажем… я не очень хорошо спал этой ночью. Вообще не спал. Я ждал. Я считал часы. Минуты, если честно. Ну хорошо – секунды.

Он почесал затылок.

– Это довольно-таки невыносимо.