стояла дочь султана, такая богатая, такая совершенная, что разделявшая их неодолимая пропасть не позволяла никаких сравнений. Затем в памяти проплыли прерванный поцелуй, сердитый поцелуй, украденный поцелуй-касание.

Мало-помалу она заснула. Ей снился странный сон. Адриан улыбался ей своей кривой улыбкой, от которой на щеке появлялась ямочка. Она наклонилась, чтобы поцеловать его. Но вместо того чтобы коснуться губами его губ, ей вдруг неудержимо захотелось ткнуться языком в эту ямочку. Та словно нарочно была устроена для его кончика, которым мы чувствуем все острое и все сладкое. Она уступила желанию и осторожно тронула кончиком языка щеку юноши, радуясь, что пробует его улыбку на вкус.

Проснувшись, Садима ощутила прилив бодрости и готовность противостоять светским условностям. Час обеда близился. Садима открыла сундук. Восторженно пробежалась пальцами по изумрудам. Блестящие зеленые камни напоминали леденцы: она сунула один в рот и покатала языком, как сладкий шарик. Разочаровавшись в его холодной безвкусности, она вернула камень на место. В конце концов она вдела в ухо жемчужину. Перламутровые блики напомнили ей одну тайну. Такими же переливался глаз, искрясь лакомым блеском. Влюбленный взгляд подвешен теперь к ее уху.

Садима оделась, забрала волосы в высокую прическу, припудрила щеки, слегка подкрасила губы. Ощущения были привычные, но и странные. Привычные, потому что все это она тысячу раз проделывала для сестер Уоткинс. Странные, потому что впервые она это делала для себя.

Если верить сказкам, стоит сменить передник на шелковое платье, как все увидят в тебе изящество прирожденной супруги лорда.

Садима посмотрелась в зеркало.

И увидела в нем Садиму. Да, платье ей шло, волосы были уложены, лицо приведено в порядок. Она не допустила ни малейшей оплошности. Оделась не слишком пышно: для обеда с гостями не разряжаются как на ужин при свечах. Есть наряды для чая и наряды к вину.

Однако Садима никак не могла посмотреть на себя другими глазами: видела она все ту же себя. Не чувствовала ни малейшей перемены и уж точно не стала уверенней.

Раз чуда не случилось, Садима спустилась к ужину, черпая силы лишь в собственной отваге.

Замок гудел, как, собственно, и должен был всегда. Он наконец ожил. Перед Садимой проследовала вереница слуг с перинами и матрасами. Из любопытства она пошла за ними: наверняка они готовили спальню для дочери султана.

Однако Садима забыла об одной мелочи: в своем наряде она уже не могла смешаться с толпой слуг. Каждый из них останавливался, опустив глаза и ждал распоряжений. Когда первый лакей поклонился ей, она отшатнулась, потом неловко поздоровалась со вторым и так, бормоча и краснея, добралась наконец до столовой.

Когда она вошла, лорд Хендерсон с султаном встали. Садима приветствовала их, как делали сестры Уоткинс, и села за стол. Искоса взглянув на дочь султана, переняла ее позу.

Лорд Хендерсон явно постарался привести себя в порядок. Садиму это несколько обеспокоило.

Султан Эпира не терял времени даром, расхваливая достоинства дочери.

– …Зубы безупречные, бедра просто созданы для родов. Четыре года отучилась в Лондонском пансионе для благородных девиц.

Лорд Хендерсон слушал с самым серьезным видом. Но по тому, как он склонил набок голову, словно подражая Маргарет, Садима догадалась, что он изрядно веселится.

– Но вот поет ли она? – спросил он так, словно это было самым главным.

– Поет? Поет ли? – воскликнул султан Эпира.

Он щелкнул пальцами, и лакей тут же принес цитру. Девушка взяла ее, не жеманничая. В зале зазвучала прекрасная печальная песня.

– А скажите, – заговорил лорд, когда девушка кончила петь, – танцует ли она?

Слуга подал дочери султана небольшой тамбурин, и она прошла круг в легком танце. Ноги ее порхали, руки изящно взмывали над головой. При каждом ударе в бубен она делала пленительно дерзкое движение бедром.

Лорд Хендерсон захлопал в ладоши, но вдруг замер, словно его застигла внезапная мысль. Он наклонился к султану и спросил:

– А… знает ли она какие-нибудь смешные истории?

Вопрос, казалось, привел султана в замешательство, но тут зазвенел хрустальный смех.

– Я знаю много смешных историй, милорд, но ни одна из них не смешна так, как наша сегодняшняя и как этот смотр моих талантов, – сказала девушка.

Говорила Зефира с прелестным акцентом. И, очевидно, была далеко не глупа.

Свое замечание она сопроводила лукавым подмигиванием. Лорд Хендерсон искренне рассмеялся. Обстановка разрядилась, к большой радости султана, тайно потиравшего под столом руки.

Зефира повернулась к Садиме.

– А вы, собственно, кто? Нас не представили, – спросила она с улыбкой, извиняющей дерзость вопроса.

– Меня зовут Садима, мисс.

Садима прикусила язык. Ее застали врасплох, и это «мисс» само сорвалось с губ.

– Садима… как, простите, дальше? Из каких вы краев? – спросила Зефира.

Садима колебалась.

– Садима служит горничной у дочерей Уоткинс, живущих в Гринхеде, неподалеку отсюда, – сказал лорд Хендерсон. – Она снисходительно терпит меня и помогает разобраться в себе, поскольку, как мне видится, мы можем стать женихом и невестой.

Он говорил уверенно, самым естественным тоном. После его слов повисла пауза.

– Теперь я понимаю, – сказала Зефира.

При безупречной вежливости этих трех слов в них звучало явное презрение. Садима расслышала его и отметила про себя. Она хорошо разбиралась в знатных особах. И разглядела в Зефире опасную женщину.

– А вы, Садима, умеете петь? – лукаво спросила Зефира.

Садима потупилась и сжала кулаки.

– Лорд Хендерсон, я прекрасно вас понимаю, – встрял султан. – Вы увлеклись этой симпатичной горничной – более чем естественно в ваши-то годы! Знали бы вы, как я чудил со служанками до женитьбы! Мы в наших краях, пожалуй, не столь чопорны, как англичане, в том, что касается любовных удовольствий. Мужчине – черт возьми! – нужно женское общество. Оставьте эту милую девчушку при себе, и – видит небо! – пусть это не помешает женитьбе, достойной вашего положения.

Лорд Хендерсон приподнял одну бровь. Зефира обернулась к Садиме. Ее ледяная улыбка дала понять, что дочь не столь сговорчива, как отец. Едва она наденет лорду на палец кольцо, как «милой девчушке» придется паковать чемоданы.

Терпению Садимы пришел конец. Она встала из-за стола и ушла, наплевав на приличия. В холле, убедившись, что никто ее не видит, она сорвала занавеску с паланкина и разодрала в клочки.

Поднявшись наверх, она заглянула в приготовленную для Зефиры спальню. В ней стояла кровать немыслимой высоты.

* * *

В столовой лорд Хендерсон расспрашивал гостей об их родной стране. Ему описывали тенистые внутренние дворики, освежаемые фонтанами, бескрайние сухие и каменистые равнины, одежду, яства, домашних питомцев.

После обеда гости удалились отдохнуть от дальней дороги. Вечером раздался гонг, зовущий на ужин. Садима отказалась от бремени еще одного светского застолья.