Взгляд профессора скользнул по глазам француженки.

Всем стало ясно, кому был адресован вопрос.

Время вступления в роль Элизабет было ознаменовано торжеством тишины. Несколько секунд повисшей в воздухе паузы! Сколько надежд, сколько ожиданий!? Ещё даже не дёрнулся занавес, не взметнулась над оркестровой ямой дирижерская палочка, а спектакль уже начался. Не со слов, не с движений по сцене, а с той самой мимики, которая способна выразить куда больше мыслей, чем порядок написанных в сценарии слов.

Вместо того чтобы озадачиться и сделать вид, что выставленный профессором ультиматум застал её врасплох, француженка будто ждала момента, когда апогея напряжения достигнет критической точки. Взяв в руки чайную ложечку, и тут же вернув её на место, Элизабет, не удосужившись одарить взглядом ни Владимира Николаевича, ни Екатерину Алексеевну, начала говорить так, будто обращалась к заполненному зрителями залу.

— Вы правы. Пришло время объясниться, или как любит говорить один мой знакомый, внести ясность в положение вещей. Однако до того, как начать вносить эту самую ясность, мне бы хотелось объясниться по поводу балагана, что я устроила. Честно признаться, испытывая чувство вины, я прежде всего презираю себя за то, что позволила снизойти до низости — обвинить человека в грехе, которого тот не совершал.

Сглотнув подкативший к горлу комок, француженка протянула руку к лежащей рядом ложечке. Пальцы коснулись края, когда Элизабет. отдёрнув руку так, словно ложечка была раскалена, подняла глаза и, глянув поочерёдно сначала на профессора, затем на хозяйку дома, произнесла: «Вы, Владимир Николаевич, не мой отец. Мало того, госпожа Вознесенская не моя мать».

— Слава богу? — выдох главы семейства был похож на звук пыхнувшего паром утюга, словно внутри вместо беснующегося жара возникло желание сгладить всё, не оставив ни морщин обид, ни складок зла.

Хватило мгновения, чтобы Владимир Николаевич, осознав, что слова его можно понять двояко, изменив тон, перефразировал: «Извините. Я хотел сказать, что ни грамма в этом не сомневался».

— Я не в обиде, — ответила улыбкой Элизабет. — Мне следовало попросить у вас прощения за то, что посмела внести раздор в идиллию семейного благополучия. Хотя, как мне кажется, Екатерина Алексеевна изначально не поверила ни единому произнесенному мной слову.

— Не поверила потому, как понимала — за игрой в «отца и дочку» стоит нечто большее, чем желание познать быт незнакомых вам людей.

Взгляд хозяйки дома не сверлил и не прожигал глаза девушки. Осторожность на грани недоверия, скользнув, спряталась, дабы не вносить сумятицу в сознание той, кому предстояло пережить куда большее, чем проверку недосказанностью слов.

— Вы правы, — поблагодарив кивком головы, продолжила француженка. — Целью визита было желание познакомиться с людьми, живущими в квартире под номером 34. Можно было бы, конечно, выложить всё ещё в прихожей, но скажу откровенно, боялась. Незнакомая страна, незнакомый город. К тому же, когда собиралась в поездку, многие предупреждали, что в России надо быть осторожным. Пугали даже тем, что существует опасность попасть в нехорошую историю. А так как рисковать я не имею права, пришлось искать более доступный способ для знакомства.

Замолчав, Элизабет судорожными движениями раскрыла сумочку. Достав сигареты, подняла глаза на Екатерину Алексеевну.

— Не возражаете, если я закурю?

— Курите. И не надо так волноваться.

— Может быть по коньячку? — решив, что более подходящего случая для полной реабилитации может не быть, спохватился Владимир Николаевич.

— С удовольствием.

Француженка перевела взгляд на Илью.

Богданову ничего не оставалось, как произнести: «Я как все».

Обстановка за столом начала принимать характер ожидания. Чем закончится визит столь неожиданно появившихся в доме людей интересовало хозяев не меньше, чем самих гостей. Виновником же столь быстрого единения чувств суждено было стать «Кемью — Гранд». Как выяснилось, коньяк, кроме вкуса, обладал способностью располагать людей друг к другу, пятьдесят грамм чудодейственного напитка, и напряженности не было и в помине.

Понимая, что все ждут продолжения, француженка не стала терзать хозяев долгим ожиданием, приступив к повествованию истории, что неделей раньше рассказала Илье.

На всё про всё ушло чуть более десяти минут. И наверняка рассказ продолжился, не произнеси Элизабет фразу: «Принадлежал Андрею Александровичу и особняк, в котором на сегодняшний день проживаете вы».

— Так вот в чём дело! Вы прибыли в Россию, чтобы заявить права на дом, — несмотря на предупредительные жесты жены, воскликнул Владимир Николаевич.

— И да, и нет, — приняв вопрос как вызов, ответила неопределённостью француженка.

— В таком случае, — профессор, встав, выпрямился во весь рост, — я как законопослушный гражданин вынужден заявить, квартиру эту нам предоставил горисполком. Мало того, данным нам законом правом мы её приватизировали.

— Вы неправильно меня поняли, — чуть было не расхохоталась Элизабет. — Дом, квартира интересуют только как архитектурная ценность, не более того.

— Тогда что же?

— Кое-что, на чём я хотела бы остановиться несколько позже.

Осознав, что вопрос сбил гостью с мысли, профессор извинился и, придав лицу выражение побитого кота, потянулся к бутылке с коньяком.

— А вы знаете, прадед ваш был не просто оригиналом. Прежде всего он был человеком величайшего ум и огромной души. Будучи незнакомым с ним лично, я испытываю к нему глубочайшее уважение и, наверное, отдал бы многое, чтобы распить с ним бутылочку коньяка.

— Кстати о коньяке, — улыбка француженки выглядела не столько загадочной, сколько интригующей, — бутылка, что у вас на столе, подарок мамы. И всё, что я здесь несла по поводу Жени Вознесенской, её работа. Будучи человеком скрупулёзным и осторожным, мама после разговора с адвокатами, наняла детектива, в обязанности которого входило собрать максимум информации о людях, проживающих по адресу: улица Гороховая дом 28, квартира 34. Через два месяца детектив вернулся с досье на вас, Владимир Николаевич, и на вас, Екатерина Алексеевна. Мало того, сыщику удалось собрать кое-какую информацию о тех, чьи жизненные пути когда-либо пересекались с вашими. Среди таковых оказалась Вознесенская. После окончания университета Евгения вышла замуж и уехала жить за границу. Не во Францию, в Германию.

— При встрече предайте, пожалуйста, маме, что она оригинал не меньше, чем ваш прадед, — произнёс Владимир Николаевич. — Появится возможность, я отправлю к ней как минимум человек пять внебрачных детей. Думаю, ей понравится.

Смех за столом означал, что шутка удалась.

— Если говорить серьёзно, — тем временем продолжил Владимир Николаевич, — никак не могу взять в толк, какая отведена в этой истории роль нам, если ни я, ни моя жена слыхом не слыхивали ни о вас, ни о вашей семье и уж тем более о живущем в девятнадцатом столетии фабриканте по фамилии Соколов.

— Я слышала.

Эффект признания можно было