Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Девы ахнули — оказалось, все встречали это мерзкое море, границу с мирами алчных ээ. Но никто не знал, как перейти его.
— Шеш, Очи! Это опасно, да и Камка запретила, — говорили девы.
Но Очи только усмешку скривила:
— То, что требует много сил, даст несравненно больше. А кто боится выйти в тайгу, останется без обеда.
— Мне говорили, что ээ-борзы требуют заложника от того, кто решится ступить в их мир, — сказала вдруг молчавшая до того Согдай. Она сидела, потупившись, и лицо ее было болезненным, словно она сама не хотела говорить того, что сказала.
Ильдаза спросила:
— Откуда ты знаешь? Или ты тоже ищешь путей к вечно голодным духам?
Но Согдай не ответила, и тогда Ак-Дирьи начала насмехаться над ней:
— Нет, то ей открыли духи из стана ее матери. Что, Согдайка, отличаются духи у разного люда? Ты с материнскими на каком языке говоришь? Или по-песьи лаешь?
Согдай промолчала. Она была дочерью пленницы, из дальних походов привезенной ее отцом, и красива не по-нашему: глаза чуть раскосые и черные, как у оленухи, черные волосы в нескольких косах, а кожа — нежная, смуглая и с румянцем, как самая ранняя заря. Я любила ее за такую странную, чуждую, но яркую красоту, а еще больше — за твердый дух и кроткий нрав. Однако Ильдаза и Ак-Дирьи не могли ей простить чужеродности, бывало, травили и насмехались над ней. Согдай всегда сносила нападки терпеливо, и я не понимала ее. Она же говорила, что с детства привыкла и научилась не замечать. «Раньше ты терпела. Теперь можешь дать отпор!» — говорила я.
«Мать учила меня, что силой добиваются страха, но не любви», — отвечала кротко Согдай.
И хотя я жалела ее, а Ак-Дирьи за злой язык часто ругала, никогда бы не сделала того, что Очи: она кинулась коршуном на Ак-Дирьи, повалила на спину и так ударила в грудь, что дыхание выбила. Потом отошла, как ни в чем не бывало, и спокойно сказала:
— Ты больше не смеешь Согдай оскорблять. За нее теперь я отвечать буду.
Ак-Дирьи сидела, выпучив глаза, хватала ртом воздух. Но когда прошло это, произнесла вдруг зло, ни к кому не обращаясь:
— Сейчас буря начнется, алчные духи будут по лесу метаться, падших, слабых, заблудших забирать. Сейчас самое время жертву им дать. Уж не для того ли Очи бережет Согдайку?
И все мы обернулись к Очи. Она же, казалось, не слышала этих слов, но что-то странное происходило с ней: лицо потемнело, будто тень легла, и жестокая маска отразилась в чертах.
— Помолчи, Дирьи! — сказала я гневно. — Или горячие угли тебя заставлю есть!
Я думала, и других возмутят эти глупые слова, но смотрю: Очи и Согдай глаза прячут. Что-то злое вокруг собиралось. Гнев меня взял:
— Что же вы молчите, как рты зашили? Или вам не дики эти слова? Очи! Согдай! В глаза посмотрите и отвечайте: задумано ли что между вами?
Словно бы в толстый войлок кричала я — не касались слова дев. Медленно, как опоенная дурманом, Согдай на меня посмотрела:
— Не задумано ничего, царевна, — сказала тихо и снова отворотилась.
— А ты что скажешь, Очи?
— В станах детей пугают, чтоб не ходили в тайгу: унесут алчные духи. Мы не дети. Я не понимаю слов Ак-Дирьи, — сказала Очи, но я слышала, что голос ее лжет, и снова гневно воскликнула:
— Забудь, Очи, о том, чтобы в мир ээ-борзы попасть! Нет у тебя сил на то, знаешь сама!
Но тут вспыхнуло у нее лицо:
— Те! Вы трусливые куропатки! Делаете все, что Камка велит, и не думаете! Только многого ли вы этим добьетесь? А я сама камка! И в советчиках не нуждаюсь!
И, так сказав, выбежала вон из пещеры, не успела я крикнуть ей в след: «Очи!»
Тяжело стало. Меня обуяла тревога. Хоть и знала, что Очишка непременно вернется, а все не могла унять беспокойства. Девы на меня смотреть избегали.
Прошло время, и Согдай вдруг сказала:
— Я волнуюсь за Очи. Пойду поищу ее.
— Очишка не дура, сидит где-нибудь рядом, нас слушает и смеется, — сказала Ильдаза. — Сама вернется.
— Нет, я волнуюсь. Там буря, — упрямо ответила Согдай и поднялась, чтобы идти.
— Не ходи одна, — я сказала. — Пойдите с Ильдазой вдвоем.
И, как ни упрямилась Ильдаза, ослушаться побоялась: ушли вместе. Совсем тяжело в пещере стало. Я к огню ближе села и стала резать по кости, чтобы хоть как-то от тревоги отвлечься.
Прошло немного времени, раздался шорох из лаза, обернулись мы с Ак-Дирьи — это вернулась Ильдаза.
— Те, какая буря! — сказала она и села к огню, стряхивая с себя снег. — За пять шагов ничего не видать.
— А где Очи? — спросила я. — Где Согдай?
— Разве не приходили? — Она только тут подняла глаза. — Я видела, как вместе пошли по круче, думала, в пещеру.
— Не было их.
— Придут, некуда деться.
Мне не понравилось то. Очень хотела я, чтобы девы вернулись прежде Камки. Но тут снова послышался шорох в лазе, и не успела Ильдаза сказать: «Вот и они», — как в пещеру сама Камка спустилась. Скинула силки у входа, снег с плеч сбила — и одного взгляда на наши лица хватило ей, чтоб догадаться, что у нас что-то стряслось.
— Где они? — спросила, и девы тут же наперебой ей все рассказали: и весь разговор, и про ссору Ак-Дирьи и Очи, и о том, что видела их Ильдаза на круче.
«Они вернутся сейчас, сейчас вернутся», — беспрестанно причитала Ильдазка плаксивым голосом, будто ее собирались ругать. Камка не выдержала и огрызнулась:
— Если так боишься, сейчас снова пойдешь их искать, пока за руку не приведешь обеих!
Ильдазка заныла пуще, но тут из лаза посыпался снег, и упала замерзшая Очи.
— Одна? — Камка взглянула на нее грозно.
Но та словно не слыхала. Ни на кого не глядя, насупившись, подошла к огню, протянула руки.
— Одна? — повторила Камка громче.
— С кем мне быть? — буркнула Очи. Держалась она так, словно не забыла еще обиды, и только пурга заставила ее вернуться.
— Где Согдай? — спросила Камка. Но Очи только плечом пожала: «Мне откуда знать?»
Грозным, тяжелым взглядом Камка на Ильдазку взглянула. Та даже взвыла от страха:
— Видела, видела! Своими глазами их вместе видела! От сдвоенной лиственницы уходили. Потому и звать их не стала, в пещеру пошли, думала. С нее спрашивай, не с меня!
— Не видела я Согдай, — хмуро отвечала Очи, и мы все поняли, что она не врет. — Я на утесе под склоном сидела, — добавила, хлюпая носом и потирая слезящиеся от ветра глаза.
— Но ведь я видела! Видела! — закричала пуще Ильдаза, но Камка перебила ее:
— Замолчи, курица! Верим тебе, только не Очи ты видела.