Впрочем, неподвижный перископ — вещь тривиальная, а крутить по сторонам всей башней не слишком затруднительно.

Ещё расскажу про радиосвязь. В эту эпоху рации для установки на подвижных объектах весьма громоздки, капризны и нежны. Лучшие образцы — у флотских. Вот такую мы и попытались разместить на бранзулетке в кабине между башнями. А к ней ещё и радист требуется непременно, потому что нужно всё время «держать волну». Так она у нас ни в какую не вставала — великовата для этих объёмов. Я уже не знал, как и быть-то, но вдруг нам улыбнулась удача — привезли настоящую танковую рацию. Ох и радости было! Но, что плохо — только одну. То есть даже проверить наличие связи совершенно невозможно.

Снова уехал снабженец в стольный град и вернулся он оттуда виноватым и обиженным:

— Сказали, что больше нам радиостанций не дадут, потому что выделяют их строго по счёту для новых танков, и то не всех, а исключительно командирских. Ни за какие деньги не продадут. Зато могут поставлять вот такую сборку — говорят, что это без проблем, потому что военпред пересчитывает изделия на более поздних этапах изготовления.

Вздохнул я и давай разбираться с этой железякой и торчащими из неё лампами. Нет, сам-то я не радиолюбитель, но в электрике понимаю, постоянный ток от переменного отличаю и умею измерять напряжение. Ну и собранная рация у меня имеется — есть куда заглянуть, чтобы подсмотреть, как там что к чему приделывается.

А в электронных схемах той поры многое не так, как нынче. Для ламп нужны два напряжения — высокое анодное и низкое накальное. И то и другое я обеспечил, подключив последовательно нужное количество секций аккумулятора. Микрофон и наушники от наших переговорных устройств тоже нашёл куда подключить — разъёмов, правда нет, но проводочками соединить — не проблема. Внешние выключатели, антенный вывод — всё сделал, как на собранной рации. Оно возьми, и заработай.

Дальше оказалось дело техники — взяли аккумуляторы небольшого габарита, а они доступны, и собрали цепи так, чтобы при зарядке от генератора банки были подключены на низкое напряжение — параллельно, а при работе — на высокое — последовательно. На самом деле никакого параллельного включения там нет — каждая низковольтная секция заряжается отдельно, отчего время заряда растягивается, и сам процесс требует присмотра, зато получилось дубово и, главное, доступно. Оставалось выгнуть корпус точно по месту и обеспечить подключения.

Постарались органично «вписать» новое оборудование в интерьер, тем не менее, недавно просторная кабина стала совсем тесной — если кому-то нужно выбраться наружу — радисту тоже приходится вылезать наверх — иначе никак не протиснуться. Зато появился член экипажа, способный присматривать за внутренним переговорным устройством. Зачем радист, спросите? А затем, что на танковых рациях волна тоже уходит, и присматривать за ней обязательно кому-то нужно.

Добавлю ещё огромное количество запчастей к транспортёрам, что у нас непрерывно запрашивают всё те же интендантские службы. И солдаты интендантского управления по полгода проводят на заводе, работая на сборке, обкатке и испытаниях машин. Нам — дополнительные рабочие руки. Армии — отличные мехводы, знающие технику до последнего винтика.

* * *

Так и проходили годы за мирными делами и домашними хлопотами, изредка скрашиваемые короткими приездами моего боевого товарища. О своей службе он рассказывал мало — обычно короткие эпизоды, проливающие свет только на то, что наши машины могли бы быть и совершенней. Ну и небольшие тактические этюды мы разыгрывали. Я его постоянно склонял к мысли, что врага надо уничтожать пушечным огнём с закрытых позиций, а всю остальную деятельность подчинить этой цели. То есть — артиллерийской разведке, доставке орудий в точку залпа и подвозу боеприпасов — а то, мне казалось, он слишком увлечён традиционным принципом фронтальной атаки.

Как же я в нём ошибался! Мог бы сообразить, между прочим! В тридцать втором году в петлице у него был кубарь, в тридцать пятом — шпала, а в тридцать седьмом… в тридцать седьмом произошло вот что:

Наш местный НКВДэшник Дмитрий Иванович Агеев пришёл к нам домой вечером и сказал, что мне следует срочно собираться и явиться туда, куда меня доставят, а более определённого ничего не сообщил — мол, и сам не ведает. С работой он всё уладит — не осерчает на меня руководство, если не выйду в смену в обычное время.

Собрался я, как в тюрьму, обрядился в свою старую армейскую форму, с Аней попрощался, будто навсегда, показал, где заначка, научил, как себя вести и что отвечать — судя по всему: ни её, ни сынов наших репрессии не коснутся, но строгие дяди неудобными вопросами запросто могут побеспокоить. Она мне яиц варёных собрала, отварной картошки молодой целый чугун, сала… второй мешок образовался. Потом уже Агеев меня на мотодрезине отвёз через Мурню на станцию Ахтуба, а оттуда машиной в степь к самолёту. Как я понял — это какой-то АИР, потому что пассажирский верхнеплан — видывал я такие на картинках про историю авиации. А тут прохаживается военный в чине комкора и поглядывает на наручные часы. Вот ему меня и представили: «Беспамятный Иван Сергеевич доставлен». Ни гражданином Дмитрий Иванович меня не назвал, ни товарищем — чувствую, сомневается он в моём статусе на данный момент.

Я тоже сомневался, поскольку не силён на предчувствия, поэтому ничего определённого насчёт своей будущей судьбы представить себе не мог. С одной стороны — меня не арестовали дома, с другой — год нынче уж больно страшный. Донос? Да, вроде, особо некому. Я специально так строил жизнь и отношения с коллегами, чтобы держаться в тени, никому не мешать и не вызывать зависти… хотя, тут наверняка не скажешь — люди порой такому завидуют, что диву даёшься, а уж какие пакости они от этого способны совершить — слов нет.

Однако, решил «икры не метать», держаться спокойно. Потому что тогда меньший «откат» пойдёт на семью. Это я свои переживания описываю — были они у меня нешуточные.

Поглядел на меня комкор неодобрительно, да и говорит:

— Садитесь в самолёт, красноармеец, — и сам тоже следом забрался.

Взлетели мы и пошли на восток — это я понял потому, что Волга так ни разу внизу и не появилась. Она нынче разлилась от половодья, никак не пропустил бы — идём-то мы на удобной высоте, землю прекрасно видно и никакой тебе облачности. Шум в салоне умеренный, даже разговаривать можно. Собственно, тут ко мне этот комкор и пристаёт, голос уверенный, и первый же вопрос буквально сносит с ног:

— При каких обстоятельствах вы познакомились с басмачом Кобыландыевым?

«Ах ты, — думаю, — плесень, гэбня кровавая в бою не бывавшая… счазз… всё тебе расскажу»

Вслух же, сдерживая вскипающую в душе ярость, изложил я следующее:

— С красноармейцем Кобыланды Кобыландыевичем Кобыландыевым я познакомился летом тысяча девятьсот тридцать второго года — на военных сборах. Потом мы оба вместе с частью, где проходили службу, были направлены в зону боевых действий. Там красноармеец Кобыландыев буквально у меня на глазах проявил себя умелым и инициативным защитником Советского строя и завоеваний Революции — образцово выполнял задания командования, был беспощаден к врагам нашего отечества. Он дисциплинирован, выдержан, характер имеет твёрдый, стойкий. К женщинам относится тактично, семейные узы хранит надёжно. С соратниками поддерживает ровные деловые отношения.