– Расскажи хоть, ради чего всё это?

Арам кивнул едва заметно.

– Охотно. Мой человек в Керн-Роварре сообщил, что скоро у Геда Геднгейда может оказаться целых два черновика. Мы должны выкрасть их, для чего понадобятся твои навыки. Пока колдун будет отвлекать зеркального мага, ты незаметно умыкнёшь оба тома. Незаметно, – это главное. Для Ордена нежелательно враждовать с Геднгейдом даже сейчас.

– «Даже сейчас»? – переспросила Зиру, выдавая одну мерзкую гримасу за другой.

– Мой человек подозревает, что великий маг ослаблен, якобы он потерял немало силы после некоего инцидента несколько лет назад. В любом случае, он слишком опасный враг для нас. Колдун отвлечёт, а ты украдёшь.

– В твоих устах это так просто…

– Приложишь старания и загладишь свою вину, – отрубил Бритва. – Довольно разговоров, ступай вниз, тебе покажут каюту.

Обитый металлом корабль спустился к воде. Его паруса были убраны, ибо ветер дул навстречу, но корабль всё равно очень быстро покидал залив Тёмных Вод.

День 13 месяца окетеба (X) года 1650 Этой Эпохи, о. Ладосар.

На то, чтобы обежать весь остров, Обадайя потратил два дня. Он посетил каждый дорогой сердцу уголок; здесь было прожито много лет, здесь было счастливое время. Но всё заканчивается, и это закончилось тоже. Как говорил учитель: «Перемены – часть жизни, только для мёртвых всё неизменно».

Обадайя попрощался с духами леса, поклонился златосерду[8] в священной роще, а ночью даже ходил в чащу и говорил с троллями. Вернее, говорил он, а тролли слушали в темноте, пылая очами. Он пожелал им добра, попросил прощения за все обиды и ушёл.

Долго собираться не пришлось, юный волшебник давно уложил в экстрамерную сумку вещи, книгу заклинаний, ритуальный нож, мешочки с ингредиентами, много чего нужного. Белый плащ из пропитанного каучуком полотна учитель сделал для него давным-давно, а потом Оби наложил чары Микроклимата, – сам, чем в тайне гордился. Мальчик не хотел, чтобы какая-нибудь тварь божья пострадала ради тёплой подкладки.

В день отбытия он вывел запряжённого торгаста за ворота подворья, сомкнул створки и нараспев произнёс слова, которые учитель велел хорошенько запомнить. То были не заклинания, а ключи, которые будили охранные чары. Майрон Синда сплёл их, будучи ещё в силе, дабы волшебство сохранило подворье от разрушения.

Закончив, юноша поправил сумку на плече, поднялся в седло, а затем и в небо. Он быстро долетел до Нюттхауса, – поселения, которое создали беженцы, – чтобы попрощаться и с орийками тоже. Среди северян Оби знал всех и каждого, держал в памяти их болячки, которые врачевал, помнил голоса и повадки. Со всеми надо было обняться и каждому оставить доброе слово.

– Значит, тоже бросаешь нас?

Улва смотрела насуплено, и даже недобро. У неё всегда легко получалось выглядеть грозной, может быть из-за грубых воинских привычек, а может, оттого, что была она некрасива от природы. Хотя, это утверждение могло стоить жизни, ведь на Оре, откуда девушка была родом, ценили прежде всего силу. Кто силён, – тот и красив, а потому Улва считалась первой красавицей в хирде своей матери Йофрид. Ещё подростком она заслужила грозную славу среди прочих воительниц: ловкостью, выносливостью и неумением сдаваться. Свирепая и злая, не по годам высокая, сильная, она становилась грозной, изгибая сросшуюся бровь, чуть скаля зубы с заметной щелью меж резцов.

– Твой отец говорил, что перемены…

– Мой отец может нюхать навоз старого оленя, – ощерилась Улва, – а перемен мне уже на три жизни вперёд хватило.

– Прости.

– Пойдём-ка, прогуляемся.

Вместе они вышли за пределы поселения, Оби вёл торгаста по лесной дороге, глядя себе под ноги; девушка двигалась рядом, крутя в пальцах нож.

– Не забывайте чтить законы острова, – сказал он невпопад, – про ночь и лес. Помните, ночные хозяева…

– Делают то же самое, что мой отец, – нюхают навоз.

Он вздохнул. Пахло морем, берег был не очень далеко.

– Значит, теперь ты полетишь на юг, верно? Станешь учиться магии там?

– Этого хотел учитель.

– Он много чего хотел, – сплюнула Улва. – А ты?

– Я хотел бы остаться здесь, с ним, и прожить остаток жизни среди этих лесов и скал. Всё, что отпустил бы мне Господь-Кузнец.

– Но вместо этого ты улетаешь. Будешь теперь отращивать бороду, носить платье…

– Мантию, – маги носят мантии.

– Будешь ходить с палкой…

– Посохом.

– Если ещё раз перебьёшь, я отобью тебе почку. Одну.

– …спасибо, я оценил твою доброту.

Теперь она вздохнула, тяжело, раздражённо. Подобно матери, Улва не умела проявлять слабость, гораздо проще деве-воительнице было злиться и разбрасывать вокруг боль, только бы не держать её в себе.

– Я к тому, что ты не обязан его слушаться. Не теперь, когда он помахал ручкой с белого лодара и улетел. Да, мы видели это. Оби, ты свободный мужчина и можешь сам решать, что для тебя лучше.

– Например, остаться и жить здесь? – грустно улыбнулся он, не поднимая глаз.

– А что? Чем с нами плохо?

Он не удержался и громко хохотнул. Улва оскалилась, тёмные глаза сделались дикими, до насилия был один шаг.

– Прости-прости! Прости! Просто… – Оби утёр слезу. – Просто я от тебя за все эти месяцы столько добрых слов не услышал, сколько ты сейчас сказала.

– Щеку порежу, – тихо прорычала девушка, сжимая нож, – до уха.

– Прости. Улва, спасибо за всё, но в рассуждения закралась ошибка.

Юный волшебник вдруг сделал слишком широкий шаг, чтобы не раздавить маленького жучка на земле.

– Я не могу решать сам, есть путь, который надо пройти. Волшебники называют это Путеводной Нитью, хотя у меня она несколько иная, чем…

– Дурак.

– Улва…

– И учитель твой не лучше. Вот так взял и бросил.

– Улва…

– Я думала, этот огромный злобный сын собаки хотя бы тебя любит, но ошибалась.

– Ты неправа. В его сердце много любви, но и другого тоже немало.

– Любимых не бросают! – Она была тверда и жестока в своих убеждениях.

Обадайя понимал.

– Он любит тебя, Улва. Действительно любит. Просто, он очень плохо умеет это показывать.

– Нет, просто тебя он любит, – едва слышно пробормотала девушка, отводя глаза.