– На маму не смей!

– А что ты сделаешь? Ударишь? Ну, давай бей! Чего от тебя еще ожидать!

– Ольга, что с нами случилось?

– А чего ты ждал? Посмотри на себя. Чего добился? Другие к этому времени уже устраиваются в жизни как следует, а ты? Все мечтаешь о великой карьере музыканта? Да тебя никто не возьмет. Бухнешь, потом тебя на сцену не поставишь в таком виде. Тебя даже друзья презирают!

– Заткнись, стерва! – В тот раз он просто разбил кулаком стекло в кухонной двери, сильно поранив руку. Замотав ее кое-как бинтом, тут же окрасившимся красным, пошел в травмпункт. Наложили несколько швов.

В другой раз Ольга довела до того, что он просто от греха подальше хлопнул дверью и ушел в ночь, прямо как был – в дорогом офисном костюме и с портфелем. Около метро познакомился с какими-то мужиками. Распили на троих. Добавили. Не хватило. Они уговорили поехать с ними на машине за деньгами. В темном переулке раздели, вытащили кошелек, а когда увидели, что денег нет, обозлились и избили. Распаляясь ненавистью алкогольного дурмана, пырнули ножом. Их спугнули чьи-то шаги. Повезло. Андрею удалось доползти до дома и вызвать «скорую», которая увезла пострадавшего в дежурную больницу. Перелом нескольких ребер, ключицы, вывихнута челюсть, сильные порезы от ножа на лице, груди, правой ноге. Ольга не навещала, и у Андрея стала закрадываться мысль, что это она наняла этих мужиков, чтобы убить мужа. Стало страшно, и он усердно гнал эту мысль, но она опять возвращалась. Приходили друзья, старались ободрить. Асе он ничего не сказал – было стыдно.

Вернувшись домой, с удвоенной силой принялся искать работу. Не находил. Бывает иногда такой период, когда остается лишь замереть и ждать, когда нужна передышка. Дети оставались у бабушки с дедушкой. Ольга устроила из-за денег скандал. Порвала все партитуры, изувечила клавиши фортепьяно, разбив их молотком, и убежала к соседям, испугавшись того, что натворила. Черная муть заволокла Андрею глаза, вползала змеею в мозг, круша преграды, взвивая вихрь злобы и мести. Тварь! Елена! Убить! Где топор? Зомбированный своими мыслями, он подхватился. Его закружило предвкушение мести. Надо создать штаб! У каждой армии есть штаб. И еще связной пункт! И арсенал! Так. Все по порядку. Собираем ножи, стамески, топор, молоток. Бобина с веревкой тоже пригодится. Строим баррикады. Связной пункт в маленькой комнате. Осторожно. Враг не дремлет. Вперед! Топором, на абордаж. Тьфу ты, черт! На штурм! Шагом марш! Косяк двери железный, дверь тоже. Так, устраиваем военный совет. Ясно. Топором тут не возьмешь – будем выкуривать! Топором можно порубить табуретки, пару старых газет на поджиг. Вот и костерок! Теперь в связной пункт. Быстро! Надо сказать о бомбах! Подложили взрывчатку, как на Гурьянова. Оперотряд – на выезд, надо спасать людей! Помогите! Ха-ха-ха!

Когда приехала милиция, «Скорая помощь» и спецназ, Алексея корежило. Он тупо сжимал в руке нож, сидя на полу в ступоре, но ни на кого даже не замахнулся. В глазах стояла страшная пелена потустороннего мира. «Елена!» – прошептал он, глядя на испуганную жену. «Не узнает!» – всхлипнула та. Потом были выбитые зубы, каталажка, суд и затем психиатрическая клиника тюремного типа.

Андрей очнулся от холода. Было темно и промозгло. Зимняя поземка бросала манную крупицу снега за шиворот, леденила руки, норовила забраться внутрь, поглубже, со всей силы прицельно запустила одну из крупинок в глаз. Надо было ехать домой, к матери. «Все уже прошло, – напомнил он себе, – надо писать все с чистого листа – по-новому. Съезжу в монастырь. Приду в себя. Найду работу. Налажу контакт с детьми. Жениться больше не буду. А потом, потом, через несколько лет, когда все уляжется, я убью Елену! И допишу роман».

Северьян задумчиво смотрел на раскинувшийся за окном город, на множество огней, непредсказуемо манивших в ночи. Жил он на пятнадцатом этаже, откуда открывалась потрясающая панорама города. Переехав из разваливающейся пятиэтажки, он не задумываясь согласился на этот этаж. Вбухав все сбережения в ремонт, он первым делом заказал переделку маленькой двушки, обговорив главным пунктом снос всех стен и огромные от пола до потолка окна. И никогда об этом не жалел. Любовь к простору и высоте была у него в крови. Маленьким мальчиком он без страха забирался на крыши, лазил по стройке и ходил по скрипящим хлипким балкам на головокружительной высоте совершенно спокойно. Теперь он чувствовал себя уютно и комфортно в квартире, превращенной его стараниями в студию. Белые стены и ковры создавали атмосферу стерильной чистоты, но умело подобранная мебель и картины разбавляли ее, создавая вокруг наполненное светом и негой пространство. Кожаный диван сиреневого цвета и такие же кресла, стеклянные невесомые стеллажи и стойки, люстра сиреневатого оттенка, сделанная на заказ в Италии из муранского стекла с вкраплениями алых капель, – все это было со вкусом собрано и продумано самим Северьяном. Друзья говорили ему, что, будь он дизайнером, зарабатывал бы миллионы. И действительно, к нему частенько обращались с просьбами о декорировании многочисленные друзья, знакомые и клиенты, суля небывалые гонорары. Но он только отмахивался, говоря, что ему недосуг этим заниматься, так как для того, чтобы создать интерьер, надо понять душу самого заказчика, а это требует огромных усилий и приводит к разочарованиям. Время от времени он все же давал советы знакомым. Пытаясь указать им на негармоничность того или иного предмета интерьера, подбирал им увиденный где-то ранее комод, или письменный стол, или картину. Но это было нечасто.

Он рассеянно глядел на город, не видя его, и думал о Тоне, о своей первой любви. Почему все-таки их дороги разошлись? Неужели не было другого пути?

Северьян много ездил по миру, и времени у него всегда не хватало. Многочисленные знакомые перестали сердиться на него, потому что знали – это бесполезно. «Не хочешь – не общайся, – говорил он, – но я так живу. Если у меня нет времени на себя, я не могу тратить его на другого. Когда будет возможность, пообщаюсь с удовольствием».

Он стоял перед распахнутым окном и думал о том, как странно сложилась его жизнь. В детстве он мечтал быть летчиком – его всегда тянуло в небо. Но мама отдала его в балетную школу, мечтая, чтобы сын стал таким же известным, как Нуреев или Барышников. Вначале во дворе и в школе над ним смеялись, и Северьян очень страдал. Потом он поставил матери условие: «Хочешь, чтобы я ходил в балетную школу, отдай меня и на карате, или я никуда больше не пойду». Мать долго сопротивлялась, но, видя упорство и решительность сына, сдалась и отвела его в спортзал. Так мальчик стал заниматься совершенно противоположными вещами: балетом и карате. Когда сверстники поняли, что он может за себя постоять, смеяться над ним перестали. Маленький, щуплый и стройный Северьян обладал несгибаемым упорством и крепкой хваткой. Победить его было почти невозможно – он сражался до конца. Одноклассницы поголовно влюбились в мальчика, какая-то незримая притягательная сила жила в нем. Гибкость и сила взаимно помогали ему и в карате, и в балете. Мастера хвалили его и прочили большое будущее. Когда перед ним встал выбор, мать настояла на балете и Академии хореографии. Северьян сдался, потому что очень любил мать, которая его и воспитала, работая сутками хирургической медсестрой в больнице. Отца он не знал, бабушек и дедушек у него не было. Про отца мать говорила неохотно, скупо отвечая сыну, что они не сошлись характерами и тот уехал на заработки куда-то на Север и с тех пор не объявлялся. Бабушка и дедушка его со стороны матери были геологами и пропали без вести в какой-то экспедиции задолго до рождения внука. Грузный и веселый сосед дядя Вася, который иногда помогал матери с хозяйственными делами и починкой старенькой «шестерки», не выглядел в его глазах настоящим мужчиной. Он рассказывал мальчику сальные анекдоты и сам же оглушительно смеялся над ними. Хотя он был неплохим человеком, Северьян его недолюбливал, подсознательно ревнуя мать к старому холостяку. Наверное, между ними что-то было, хотя точно он этого не знал.