даже страховку по безработице оплачивала, – её голос снова стал слезливым.

– Правда, что ли? Ой, как хорошо. Ой, спасибочки. За меня налоги заплатили, а в конверте жалкие остатки, да? Всё. Я ничего брать не буду. Я не знаю, чего от тебя вообще ждать можно. И что ты там ещё замыслила. Какие подставы от тебя ожидать, мне проверять на практике не хочется абсолютно.

– Ничего я не замыслила, – она всё-таки заревела.

– Нет, я, конечно, верю в справку с места работы. А вот, что я столько денег заработал, я, заметь, благодаря твоим же стараниям, поверить не могу.

–Да твои! Твои это деньги. Ну, честно, – сквозь слёзы уверяла меня внезапно словившая катарсис капиталистка.

– Да откуда – столько?

– Оттуда! Наше агентство…

– Твоё агентство.

– Пусть будет моё. Моё агентство топовое, из разряда люксовых. Или ты думаешь, я в офисе не появлялась, да по ресторанам шастала от скуки? Нетворкинг – это очень утомительное занятие. Мы все делали большое дело, вы в офисе вели проекты, я в ресторанах на деловых встречах эти проекты добывала. Мы все зарабатывали очень хорошие, большие деньги!

– О-оо. Да ахренеть не встать. А почему мы об этом не знали?

– Знали. Не знал только ты.

– Чо?! Нифига се у тебя представления о коммерческой тайне. Значит, все знали, что они бабло зашибают, один я, лошара нищебродствовал, монетки в копилке пересчитывал. Так, что ли?

– Ну я же говорю – я была не права.

– А теперь, типа, ты внезапно признала свою неправоту и пришла меня облагодетельствовать?

–Пришла… признаться в любви.

–Спасибо – не надо. Я два года на всём экономил. Нифига себе позволить не мог. Изо дня в день, как ущербный, повышал уровень своих профскилов, веря, что ещё годик потерпеть надо, что я все же смогу называться профессионалом. А сам им, оказывается, и был всё это время. Знаешь, что… Давай ты свою подачку заберёшь, а я тебе такси оплачу, у меня ещё есть немного денег, думаю – хватит.

– Хнык-хнык, – ответить разборчиво Мадам не могла, так как была занята – рыдала в три ручья.

Так. Что мы имеем? Чего я добился? Слёз? Это – раз. Выговорился – это два. Стало легче на душе – это три. Я сидел на нижней ступеньке и снизу-вверх смотрел на то, как плачет ангел. Ну, что же. Совсем неплохо. Вся эта сцена доказывает, что я – реальный лошара.

Вот чего я пантуюсь? Ну, вот довёл её до слёз. Зачем? Она же мне теперь – никто. Ни начальник, ни работодатель. И она сама пришла. Ну, может она и вправду не знает, как должны вести себя нищеброды? Вот и нагородила из-за своей мажорской некомпетентности не того. Но ведь пришла же. Призналась. А я? А я – молодец. Грамотно воспользовался ситуацией и отрефлексился. Зачёт. А сейчас она встанет и уйдёт… Какое нафиг такси?! Нет, всё же она – баба правильная, сразу во мне истинного разглядела – лоха конкретного. А конкретному лоху на роду писано – за бабу правильную держаться:

– А ты наггетсы ешь?

– Что? – пробилось сквозь шум водопада из слёз.

– Ну – наггетсы. Магазинные, замороженные. Ещё чай могу предложить, в пакетиках. Будешь?

Водопад иссяк, и, хлюпнув носом, Мадам очень скромно и застенчиво улыбнулась:

– Буду.

– Тогда приглашаю тебя на ночной перекус по-нищебродски, – блин, последнее слово, наверное, лишнее, надо бы тезаурус сменить.

Вообще-то я умирал. Нереально реально умирал. Но. Но пришлось с этим делом повременить. Иной раз просто необходимо быть образцово радушным хозяином, не взирая насколько ты грязен и вонюч. Сил на банно-прачечные процедуры у меня не было. Совсем. Но, раз уж пригласил в гости даму, то даму надо хотя бы чаем угостить, а уже потом такси вызывать. Сегодняшнее будем считать чисто символическим мероприятием, протокольным.

– Ты вон, там располагайся, а я быстро. Ок? – не особо интересуясь ответом, поволок свою тушку на кухню.

Задачей было чайник вскипятить, да замороженные полуфабрикаты разогреть. Что я и сделал, тратя на это последние килоджоули.

– Чего ты тут стоишь-то? – удивился я нетипичной скромности своей гостьи, – иди, иди, вон там кресла два, любое выбирай.

Поставил на журнальный столик тарелки, и отправился в новый поход за чашками с чаем.

– Ой! Простите, э-ээ…

Я поставил чашки рядом с тарелками и повернул голову на звук. Мадам вполоборота сидела на краешке кресла с сочень глупым выражения личика, и обеими руками протягивала мне, растягивая, трусы. К счастью, не свои.

– Что не так? – сказывалась усталость, и я не особо понял намёка от Мадам.

– Вот, это…

– А, это. Ну так положи их куда-нибудь, делов-то – выдал я рекомендации к действию и упал в соседнее кресло.

Лицо Мадам, по классической схеме стало принимать вид попранной добродетели:

– Но… но ты же говорил… – промямлила она, едва сдерживая новый курс слезотерапии.

– Говорил. А что я говорил? – по-прежнему не догонял я ситуации.

– Ну, что один. Что у тебя никого нет, – её приятный голос дрожал, но от этого становился еще приятнее, но не в том смысле, а в смысле тембра и обертонов там всяких.

– Да. Всё верно. Я один и у меня никого нет. А что, есть сомнения?

– А вот, – она снова протянула мне трусы, – вот это?

– Это – трусы.

– Я вижу, что это трусы. Я даже вижу, что это – женские трусы, – блин, кажется ща будет истерика.

– Почему женские—то?

– Я разбираюсь в фасонах нижнего белья. На мне, как раз сейчас, тоже – трусы, и, тоже, что весьма кстати, женские. Классические. Можешь посмотреть, сравнить, и поискать отличия.

– Верю. Верю тебе на слово. У тебя есть вкус, и ты умеешь быть стильной. Но вот именно тут ты ошибаешься.

– И в чём же? Неужели это – мужские трусы, а я просто отстала от модных трендов?

– Не. Это не мужские трусы. Но и не женские.

– Вот как? А чьи же они?

– Ну, ты же их сама держишь. Ну посмотри на них внимательно. Ничего необычного в их покрое не наблюдается? – сил на споры и защитную речь у меня не было никаких.

Мадам посмотрела повнимательнее, и всё же заметила специфическое отверстие на задней их части.

– Эта модель из магазина для взрослых? Унисекс?

– Ты бирку-то прочти. Там же всё написано.

– Хеппи Бубастис. Товары для животных, – прочла вслух мисс Вентура.

– Теперь—то поняла? – спросил я и осёкся, встретившись глазами с дедективкой.

По тому, как потемнело её лицо, как запылали её щёки, как заблестели глаза и задрожали руки,