мне везёт каждый раз? — спрашиваю, а она застывает и смотрит на меня такими глазищами, как будто я Йети или ещё кто похуже. На щеках слезы, на лице страх, а потом ее эмоция резко меняется на что-то, что я не успеваю прочесть. Потому что активистка эта влетает в меня, обнимает за торс и начинает рыдать как ребенок, который с велосипеда упал и разбил все колени. И ей так больно-больно, и сдерживаться она даже не пытается, просто плачет, как будто бы ей надо вылить здесь и сейчас все, что долгими годами копилось.

Меня парализует. Потому что последнее, что я ожидал от нее, что она будет белугой рыдать на моей груди. До этого момента она казалась мне странным беззаботным ребенком, который может выкинуть что-то странное, а сейчас… рыдает.

Я стою и хер знает что делать с ней, то ли отлепить от себя, то ли дальше дать рыдать, пока легче не станет.

В секунду хочется оторвать её, но потом сразу же передумываю. Два плюс два сложить не сложно. Она вылетела из подъезда где Рус живёт, и лучше бы ей держать меня сейчас покрепче, потому что кулаки непроизвольно сжимаются, а желание разбить ему морду за ее слезы растёт с нереальной скоростью.

Я не могу противиться тому, что внутри происходит. Меня это пугает, это новое что-то, мне с этим сложно, но сука, ничего не могу сделать.

Хочется спросить, что он натворил, но заставляю себя молчать. Не мое дело. Они встречаются, хотя я до сих пор не понимаю, нахер ей надо это. Хочется ей плакать сейчас — пусть. Но лезть не буду.

— Он ударил тебя? — спрашиваю единственное, что хочу знать, не сумев сдержать язык за зубами. Удивительно. Обычно говорю только по сути, а тут смолчать не смог. Она рыдает и не слышит меня, цепляется за толстовку на спине, жмется так, что дышать тяжело. Откуда в ней силы столько? — Мелкая, отвечай. Ударил?

— Что? — отрывается от меня и не дышит как будто бы, чтобы не плакать.

— Ударил? — каждый раз как говорю, внутри колотит всего. Представлять даже не пытаюсь. Сорвусь сразу же.

— Боже, нет, ты что, — говорит активистка с испуганными глазами. А толстовку все ещё держит, только не жмется уже так близко. — Руслан хороший…

— Поэтому ты ноешь на всю улицу? — меня подрывает от этого. Руслан хороший. Сука… Что он делает с ними, что они не видят очевидного? Я помню ту сцену в подворотне, когда она дрожащим голосом говорила ему, что не готова, а ему было насрать. Хороший? Не бывает хороших, глупая ты. — Потому что он хороший?

— Мы просто немного повздорили, я… прости.

Она отрывается от меня и закрывается. Обнимает себя за плечи и в глаза не смотрит уже. Трёт нос, шмыгает, стирает со щек слезы и молчит.

Ну и дура.

— Раз он хороший, а у тебя все в порядке, я пошел, — разворачиваюсь и делаю пару шагов к дому. Я не понимаю. Я просто, сука, не понимаю. Что с ней не так?! Зачем она его защищает? От хороших не бегут и не рыдают. А она продолжает выгораживать его, от меня отходит, глаза отпускает.

— Стой, — хватает меня за рукав и останавливает. — Ты не мог бы постоять со мной, пока такси не приедет? Я вызову сейчас. Темно, мне неуютно.

Молчу. Не отвечаю, но и не ухожу, и она расценивает это правильно.

Достает телефон, все ещё носом шмыгает, ищет в приложении такси, но никто не отзывается. Оказывается, ей ехать почти на другой конец, за центр. У нас не огромный город, конечно, но все равно не близко.

— Позвоню оператору, — говорит тихо, зачем-то рассказывая о своих действиях, и пытается вызвать такси.

Оператор объясняет, что на мосту какая-то авария, сумасшедшая пробка, и никто не хочет ехать сюда из-за этого. Аня чуть ли не слёзно просит найти ей машину, но даже за доплату никто не соглашается.

Хочется сказать ей, чтобы возвращалась к своему благоверному, раз он хороший и так кстати живёт рядом, но язык не поворачивается.

— Давай довезу, — говорю вместо этого и иду к подъезду, где у дома стоит тачка. — Такси ты все равно не дождешься, а мы дворами объедем.

— Спасибо, — говорит с лёгкой улыбкой, и меня ещё сильнее шибет. Я вряд ли когда-то смогу понять как она так легко бросается такими словами. И второе… Её улыбка раздражающая гораздо круче слёз и истерики.

Ловлю себя на мысли что сегодня нет запаха этих ужасных духов. От этого даже дышать легче.

Иду к тачке, мелкая семенит следом, но когда я резко торможу, врезается в мою спину.

— Ой…

— Учись смотреть под ноги и по сторонам, когда ходишь, в жизни пригодится. Не отвезу я тебя домой. Сука!

Несильно пинаю кроссовком по спущенному колесу тачки. Все четыре разрезаны в мясо.

Осматриваюсь: никого. Той тачки нет, кого-то подозрительного тоже.

— У тебя тут записка, — говорит Аня и как всегда суёт свой нос везде. Хватает из-под дворника клочок бумаги и читает вслух. — «Ты Али на ринге. На улице ты просто мясо…» Это что? — перепугано смотрит на меня.

— Кто-то развлекается, видимо. Возвращайся к Русу, домой ты вряд ли сегодня попадешь.

От моих слов у нее в глазах такой ужас мелькает, что внутри опять волна гнева поднимается.

И не столько на Руса, сколько уже на Аню. Хороший он, да? Заебись вообще классный.

— А, да я… Я доберусь как-нибудь, ничего страшного! Спасибо за помощь в любом случае.

— Как-нибудь? Пешком? На мосту авария, единственная ходящая раз в час маршрутка в ту сторону простоит там часа два, транспорт ходить перестанет. Как дальше?

— Ну, вечерняя прогулка полезна для здоровья.

— Бля, ты и правда ненормальная. Вали к своему хорошему парню, одну я тебя все равно не отпущу хер знает куда.

— Ты милый, — вдруг говорит, а у меня челюсть отваливается. Так меня ещё никто не оскорблял. Я смирился с бабой Валей, которая меня хорошим называет, но это уже перебор. — Но