Бэбс упирает руки в бока, прислоняется к машине, уверенная и спокойная, будто красавица с рекламного плаката. Закурив очередную сигарету, она неспешно осматривается по сторонам. Рядом с нами своего рода сторожка. Видно только одну машину. Коричневый универсал. Бэбс как-то мне сказала, что у Мака зеленый «Остин Мини». Наверное, Мака нет дома. Слава богу.

Она проводит рукой по капоту универсала и говорит:

– Готова поспорить, она его подвозит до станции и забирает в этой старой развалюхе. – Она то ли смеется, то ли фыркает.

Мне незачем спрашивать, кого она имеет в виду. В своем интересе к людям Бэбс до крайности однобока. В настоящий момент «он» всегда относится к Маку, «она» – к Мэгс. Я никогда не встречала Мэгс. Но что-то мне подсказывает, что я вот-вот с ней познакомлюсь.

Мне нужно в туалет. Я так была занята, впитывая новые впечатления, что на меня просто накатывает.

– Мне хочется писать, Бэбс, – говорю я.

Одна проблема, которая решит другую: нам придется уехать из Чайного дома и поискать ресторан, где я могла бы сходить в туалет, а значит, мы избежим встречи с Мэгс. Бэбс кивает.

– Просто поднимись на крыльцо и постучи, – говорит она. – Так уж вышло, что я знаю, туалетов там достаточно. В конце концов, я в этом доме выросла. В вестибюле есть уборная.

– Я не знакома с теми, кто тут живет, – возражаю я, хотя, конечно же, я знакома.

– Да не будь ты такой чертовой трусихой. Если тебе надо, иди.

– А ты со мной пойдешь? – спрашиваю я, заранее зная, каков будет ответ.

С другой стороны, иметь в сопровождающих Бэбс, возможно, не самая удачная мысль.

– Не-а. Тебе же надо, детка, – говорит она, точно я сама во всем виновата. Тут она недалека от истины.

Я стараюсь не паниковать. Я перебираю варианты. Можно пописать прямо тут, где стоим. Нет. Можно подойти к дому поближе и пописать где-нибудь на лужайке. Никто не увидит, тогда я вернусь в машину, и мы сможем уехать.

Бэбс ждет.

Я мелкими шажками направляюсь к дому, с каждым шажком желудок у меня подпрыгивает к горлу. Я знаю, что Бэбс за мной наблюдает, как положено присматривать за маленькими детьми. А потом она вдруг исчезает. Я вижу, как она садится в машину, сдает задом по скрипучему гравию и уезжает. Теперь у меня две проблемы. Но в туалет мне нужно так сильно, что я боюсь обмочиться, если не попаду в дом как можно скорей. Я перехожу на бег.

И вдруг я вижу ее. Жену Мака. Мэгс. Она выходит из боковой двери Чайного дома. На ней штаны цвета хаки, розовая с голубым рубашка и резиновые сапоги, наверное, она возилась в саду. Она такая красивая и выглядит такой милой, что мне хочется плакать. Точно роман Бэбс с Маком – это моя вина. Волосы у нее собраны узлом на затылке, а глаза – небесно-голубые и ясные. Как озеро, в котором никто не плавает. Лицо отчасти в тени козырька и нетронуто солнцем, зато руки загорелые. Она подносит руку ко лбу, прикрывая глаза от яркого солнца.

– Я могу вам чем-то помочь?

Я знаю, Мэгс видит во мне ту, кем я не являюсь, – самую ординарную двенадцатилетнюю девчонку в розовом с белым летнем платье. Приятельницу ее сына Хейлера, наверное.

– Э… э… Мне, честное слово, очень нужно в туалет. – Я забываю сказать «пожалуйста». Вот как сильно мне нужно.

Я знаю, она хочет спросить: «Как ты сюда попала?» – но этого не делает. Она хорошая мать. Понимает, как сильно мне нужно в туалет.

Она заводит меня в дом. Как Бэбс и сказала, одна дверь в вестибюле ведет прямо в уборную. Унитаз там розовый, как цветок. Я сажусь. Устраиваюсь поудобнее. Перевожу дух, когда сильная, мерная струя жидкости ударяют в дно чаши. Заканчиваю. Подтираюсь, натягиваю трусы и иду мыть руки. На приступочке у раковины лежат аккуратно сложенные льняные полотенца для рук. На всех монограмма «МММ». Марго и Маккормак Морс. Проблема. Я не хочу их пачкать, не хочу сдвигать их с места, но не хочу, чтобы выглядело так, будто я не помыла руки.

Я открываю кран. Беру кусок розового глицеринового мыла из белой фарфоровой мыльницы на раковине и тру им руки. Закончив, я провожу ногтем указательного пальца по мылу. Остается длинная борозда. Мэгс поймет, что я им пользовалась, поймет, что знаю, что такое хорошие манеры, поймет, что я добросовестно отношусь к гигиене. Я вытираю руки о платье, оставляя на подоле мокрые полосы.

В вестибюле Чайного дома целый ворох плащей и обуви – жилой беспорядок, какого никогда не бывает в пентхаусе. Я замечаю синий свитер. Хлопковый, с воротником в рубчик, приблизительно моего размера. Аккуратно свернутый, он лежит на потертой старинной скамье. Под ним – пара детских кроссовок с высоким верхом. Рядом – кепка в красную с синим и желтым клетку. Это все Хейлера? Мне хочется подержать кепку, забрать ее с собой в пентхаус. Может быть, спать в ней.

Мэгс стоит на крыльце, прямо у входной двери. Я стараюсь вести себя как можно вежливее. Надеюсь выбраться отсюда, не причиняя неприятностей.

– Спасибо, что разрешили воспользоваться уборной. Мне правда было очень надо.

– Тебе получше? – спрашивает Мэгс.

«Не слишком», – хочется ответить мне. Значит, экскурсию по Чайному дому мне все-таки не устроят. Пропуск у меня был только в туалет.

Она делает шаг в мою сторону.

– Прости, но я никак нем могу понять, как ты сюда попала.

Дерево в палисаднике закрывает мне обзор, но я чувствую, что Бэбс вернулась. Но мне никак не угадать, каков будет ее следующий шаг. Я сосредотачиваюсь на Мэгс, хочу сказать что-то, что прозвучит логично, придумать историю, которая ее удовлетворит.

– Мы катались с мамой, и мне очень понадобилось в туалет, и она заехала в ворота дома, который показался ей приятным. Она увидела машину у ворот и поняла, что, наверное, дома кто-то есть.

Хотя Бэбс часто называет меня лгуньей, пока все, что я говорю, чистая правда.

– Но почему мама не подвезла тебя до двери? – спрашивает Мэгс.

– Э… – я усиленно соображаю. – У нее было какое-то дело. – А вот это неправда.

– Ох, глупость какая, – говорит Мэгс. – Мне очень жаль, что тебе пришлось идти пешком.

– Нет, все в порядке. Спасибо, – говорю я. – Мне нужно возвращаться к машине.

Я знаю, что Бэбс меня ждет. Знаю, что она теряет терпение. Я поворачиваюсь уходить, но Мэгс хватает меня за руку.

– Постой-ка, у тебя лицо почему-то знакомое. Может, я знаю твоих родителей?

– Сомневаюсь, – говорю я. Совсем уже неправда.

– Как тебя зовут?

– Беттина.

Ошибка. Мне следовало бы что-то придумать, поднапрячься по части лжи. Мэгс отдергивает руку, точно я ее обожгла. Наверное, жалеет, что не сказала мне напиться из чаши унитаза, а не писать туда.

– Беттина? – переспрашивает она, проверяя, не ослышалась ли.