говорят: лучше немного подождать, чем потом несколько часов уговаривать.

* * *

— Итак, милочка моя, — топала ногой Настя, стоя перед стулом, к которому примотали журнашлюшку Устинову Н. — Я даже и не знаю, чего с тобой делать…

Та продолжала что-то мычать, крутить головой и раздувать ноздри. Очки висели на левом ухе и грозились вот-вот шлепнуться на пол.

— Анастасия Михайловна, — подошла к Насте горничная Глаша. — А давайте мы ее… отпустим. Вы же все равно разбили ее фотоаппарат?

Да, удалив все фотки из «галереи» устройства, Настя не успокоилась и расколошматила фотик об стену. Осколки до сих пор лежали на ковре, и их активно заметала Марфуша.

— Неа, — немного подумав, покачала головой Настя. — Она, поди, еще где-нибудь запасную флешку прячет. В трусах или еще где поглубже…

Устинова снова замычала — куда громче, чем прежде.

— Еще и ляпнет чего-нибудь… Нет, отпускать ее нельзя. Красавка, есть идеи?

— Жрать! — облизнулся довольный Красавка, поглядывая на смертельно побледневшую Устинову.

— Идея неплохая… Но нет. Ты уже сегодня нажрался достаточно.

— А давайте, — Марфуша отвлеклась от подметания и, зажав веник в руке, тихо пробормотала. — … спросим ее саму?

Настя скептически поджала губы, но потом щелкнула пальцем:

— Можно! Слушай, ты, как там тебя? Ты же не будешь орать, если мы сейчас вытащим кляп у тебя изо рта?

Устинова активно замотала головой, подтверждая намерение не верещать как резанная свинья.

— Ну смотри, — склонилась над ней Настя. — Если пикнешь, суну тебе твою разбитую «мыльницу» туда, где я видала твою лживую газетенку!

Она вытащила слюнявый кляп и с омерзением сунула его Глаше в руки. Журнашлюшка закашлялась и сплюнула. Прямо на ковер.

— Ну ты! — тут же подскочила Марфуша и влупила ей веником. — Ты знаешь, сколько этот ковер стоит⁈

— Тихо! — шикнула Настя и снова повернулась к пленнице. — Так что делать будем, «акула пера»? Может быть, писать правду?

— Вы, вы… — выдохнула Устинова и вдруг, набрав в грудь воздуха, завизжала как сирена:. — Вы не имеете права! Я буду жаловаться! Вы нарушаете свободу выска…

Настя сунула ей кляп обратно в хлебальник. Истерический поток разоблачений оборвался.

— Значит, нет, — выдохнула Настя. — Ну, что ж. Ты сама выбрала свою судьбу… Вы двое свободны!

Повторять не пришлось — горничные поспешно вылетели из комнаты. Хозяйка и пленница остались вдвоем.

— Гама, ты тут?

— Я всегда тут, сударыня, — отозвались из темноты, а мгновением позже на ковер ступила босая нога их дорогой «тетушки».

При виде черной фигуры со светящимися в темноте глазами журнашлюшка дернулась так, словно ее прижгли утюгом. Очки сорвались с уха и запрыгали по полу.

— Отдаю эту тупую дуру тебе, — махнула рукой Настя. — Делай с ней все, что захочешь! Как наказать, сама придумаешь. Но не убивай. Сделай из нее умную, покладистую девочку. Ей еще статью писать…

Амальгама подошла и склонилась над дрожащей от страха Устиновой, а затем схватила ее за подбородок и наклонила голову вбок.

— Я думаю, наказание и не нужно. Мы просто сделаем из госпожи Устиновой лучшую версию себя…

И они обе поглядели на Настю. У одной в глазах разгорался озорной огонек. У другой сквозило отчаяние.

— Вот и отлично! И пусть она станет золотым стандартом журналистики!

— Славно!

Донельзя довольная Амальгама схватила стул за спинку и под заливистый вой пленницы потащила его по ковру.

Через секунду обе пропали в самом темном углу гостиной. Крики резко оборвались. Часы пробили десять утра.

* * *

Звук в коридоре заставил меня оторваться от губ Герды.

Шаги. Кажется, кто-то спешил облегчиться. Но не дошел… Берс разразился заливистым лаем, и шаги тут же затихли и зазвучали в противоположном направлении.

— Так, Женя, — зашептала Герда мне в ухо. — Не хочу портить этот «романтичный» момент, но я уже и так нарушила все возможные правила. Отпусти.

— Во-первых, ты первая начала, а, во-вторых… Отчего же сразу Женя, а не Евгений Михайлович?

— Очень смешно. Отпусти… Блин, и что на меня нашло?

— Прониклась здешней атмосферой?

— Да иди ты… Все, хватит, отпусти! Не дай бог сюда заявится Горн.

— У него сейчас есть дела посерьезней, нежели искать тебя по туалетам. Я нагрузил его работой по самые гланды. Он о тебе и не вспомнит.

— Ты шутишь? Горн отпустил тебя⁈

— Ага.

— Как ты умудрился⁈ — Герда извернулась и таки сумела освободиться из моих объятий. — Мы держали тебя за горло. Горн был абсолютно уверен, что уж тут ты не отвертишься!

— Ты видишь за мной конвой с кандалами? Думаю, завтра вам придется скинуть все на местные органы и свалить в закат.

— Да как так-то?

— Вот так. Если в ближайшие дни Горн не отыщет след Александра Христофоровича, в чем я сильно сомневаюсь, ему больше нечего делать в Фаустово.

— Ты либо мастерский лжец, либо гений…

— Возможно, это две грани одного и того же… Не подашь мне баночку? Вон в кабинке валяется.

— Ты мне, наконец, скажешь, что в ней?

— Пепел… Тихо!

Мое внимание привлекли знакомые тяжелые шаги, а через секунду Берс зашелся в лае. Но топот пробивался даже через него.

Только один «человек» мог так топать.

— Людвиг… — слетело с языка Герды, и тут в коридоре раздался жалобный визг. Лай оборвался.

И тут же дверь содрогнулась от очень мощного удара.

— Людвиг! — выкрикнула Герда, и, отпихнув меня, побежала к выходу. — Ты чего там охренел, твою…

— Стой, дура! — рыкнул я и попытался схватить девушку за руку. Но опоздал.

Дверь рухнула, едва не прибив ее на месте, а в туалет одним прыжком влетел Людвиг, и тут же схватил Герду за горло.

— Люд…виг… — прохрипела она.

Но ее «коллега» никак не среагировал. Он поднял девушку в воздух и швырнул ее прямо на меня.

Я едва успел выставить руки и подхватить обмякшее тело.

— Ты чего творишь, мудак⁈

Быстро и как смог аккуратно, я опустил девушку на пол, и из моих пальцев выскочили когти.

Людвиг же резко выбросил вперед руку. Зазвенела быстро разматывающая цепь и…

Бам! — об кафельную плитку рядом с моей головой ударился стальной шар-моргенштерн…

Я поднял едва живую Герду и попятился. И как разделать этого здоровенного