– Насколько мне известно, вы еще осенью восемьдесят третьего климат сменили, – усмехнулась Лиза. – Неужели до сих пор не привыкли?

– Всякое бывает, – неприязненно буркнула Абрамова. – А вы зачем хотели со мной повидаться?

– У нас был ряд очень странных случаев, когда мне нужна была консультация хорошего психиатра.

– Вам? – приветливо улыбнулась Абрамова. – Если вы запишетесь на прием, я с удовольствием разберусь в проблемах вашей психики.

– С моей психикой, смею вас заверить, все в порядке, – терпеливо ответила Лиза, – но…

– Вы уверены? – перебила Абрамова. – Я не встречала ни одного душевнобольного, который не уверял бы, что с его психикой все в порядке!

– А вы что про себя скажете? – не удержалась от ехидства Лиза. – Вы назовете себя сумасшедшей?

– Почему бы нет? – вдруг не проговорила, не промурлыкала, а провыла Абрамова с таким странным выражением в своих необычайно голубых глазах, что Лиза почувствовала: пора уходить. Этот разговор страшен тем, что своей бессмысленностью он вытягивает из нее силы, он пробивает брешь в той обороне, которую она инстинктивно воздвигла, лишь услышав о неожиданном спасении девочек.

– На прием я, конечно, не запишусь, – сказала она как могла равнодушнее. – Лучше вызову вас повесткой в отделение. До свидания, Людмила Павловна.

И, не дожидаясь ответа, она повернулась, чтобы пойти к машине, однако, неожиданно для Абрамовой, резким движением обогнула ее и ворвалась в приемный покой, на ходу выхватывая из кармана удостоверение.

Ей удалось прорваться в кабинет, где девочкам оказывали первую помощь: у них были сбиты в кровь пальцы, стесаны ногти. Обе были в полусонном состоянии: облегчение от спасения подействовало, да и транквилизаторы и обезболивающие сделали свое дело.

Дежурный врач вышел к Лизе и сказал, что ни на один вопрос девочки сейчас ответить все равно не смогут, они в шоке.

– Что у них с руками? – спросила она, не в силах изгнать из глаз картину этих окровавленных тонких, дрожащих пальцев. – Сквозь какие-то завалы пробирались, что ли?

– Да говорят, какую-то железную дверь пытались открыть, – пожал плечами доктор. – Но какие двери в Вороньем гнезде?! Нет там ни одной! Я ведь там рядом, в поселке Спиртзавода, вырос, это гнездо нами исхожено-излажено-избегано-изучено вдоль и поперек!

– Дверь? – спросила Лиза, не узнавая своего голоса.

Врач ответить не успел: в приемный покой ворвались заплаканные, возбужденные Симоновы и Сазоновы, и, конечно, помешать им увидеть пропавших и нашедшихся девочек было невозможно.

Лиза не стала и пытаться.

Вышла на крыльцо. Милицейский «уазик» стоял на прежнем месте, виден был силуэт склонившегося над книгой Афанасьича, который в каждую свободную минуту подтверждал убеждение, что СССР – самая читающая в мире страна. Задние огоньки «Волги» красноглазо мигнули вдали и скрылись за поворотом.

Афанасьич, даром что вроде бы не отрывался от книжки, был настороже и, увидев Лизу, включил фары, освещая ей путь. И в этом свете она вдруг заметила обочь тщательно расчищенного асфальта, на полоске чистого снега, несколько странных раздвоенных следов. Они были продолговатыми, длиной сантиметров семь и резко сужались к концам. Можно было подумать, что здесь проскакала домашняя коза.

Ну что же, неподалеку поселок Спиртзавода, о котором упомянул врач: возможно, и забежала сюда коза, подумала Лиза и села в машину, решив завтра днем обязательно съездить к Вороньему гнезду.

Однако назавтра сделать это, как известно, не удалось.

Хабаровск, 1983 год

На конференцию с интригующим названием «Психосоматика[5] – отрасль альтернативной медицины или шарлатанство?» Люсьена пошла охотно. Во-первых, сама тема была как раз из тех, которые могли бы заинтересовать ее в первую очередь, хотя формулировка и отдавала душком тех далеких времен, когда даже генетика и кибернетика считались шарлатанством и происками проклятых империалистов. Империалисты и по сю пору оставались проклятыми, однако некоторыми их достижениями советская наука теперь вполне могла попользоваться – в разумных пределах, конечно, и этими пределами, как понимала Люсьена, и было обусловлено старорежимное название. Во-вторых, посетить конференцию порекомендовал главврач, а в-третьих – и в-главных! – среди докладчиков в программе значился профессор кафедры психологии мединститута Морозов А. А., с которым Люсьена очень хотела познакомиться поближе. Она уже успела узнать в канцелярии 57-й школы, что фамилия затурканной толстухи Антонины, из которой удалось выкачать так много полезной информации, – Морозова, она замужем за профессором мединститута и известным в Хабаровском крае врачом Александром Александровичем Морозовым, а у него есть сестра Евгения Васильева, звезда местной журналистики, работавшая в редакции газеты «Тихоокеанская звезда». Муж Евгении, Вадим Петрович Скобликов, двадцать лет тому назад работал в Кировском отделении милиции, потом был отстранен от службы…

Вне всякого сомнения, этот самый Вадим и застрелил когда-то Павла Меца. Морозов же и его сестра являлись теми самыми людьми, уничтожение которых было завещано Люсьене.

Познакомиться с этой парочкой, обреченной на смерть (а Люсьена не сомневалась, что она рано или поздно доведет брата и сестру до могилы, для начала превратив их существование в муку мученическую), она пока не успела: отвлекли чисто бытовые хлопоты.

Чтобы спокойно, с чувством, с толком, с наслаждением сделать свое дело и исполнить долг перед отцом, Люсьене было необходимо закрепиться в Хабаровске. Легализоваться, так сказать. Устроиться на работу, отыскать жилье.

Работу она нашла легко и практически по специальности – в краевой психиатрической лечебнице. Этого Люсьена и хотела. Еще в студенческие годы она побывала на практике в лечебнице имени Кащенко, где, во-первых, особенно остро ощутила связь с отцом и даже подумала, что он вполне мог на какое-то время оказаться среди пациентов этой знаменитой «дурки», а во-вторых, поняла, что ни из кого так успешно, как из шизофреников, невозможно выкачивать остатки разумной личности. Причем в этих остатках порою мелькают такие проблески гениальности, что аналогов им не найти, простой ты хоть несколько часов в шумной очереди за каким-нибудь дефицитом в ГУМе или пошатайся по улице Горького в Москве в час пик. Там – море физической, животной энергии, лишь изредка озаряемой признаками интеллекта или чувств, которые превосходят твои собственные. А у психов все ощущения обострены, восприятие мира первозданно-яркое, воображение взлетает на такие сияющие высоты или рушится в такие мрачные бездны, которые и не снились так называемым нормальным людям! Всякое насилие над личностью было наркотиком для Люсьены, однако наркотик, получаемый от гениальных психов, она считала субстанцией высшей пробы, непревзойденного качества!