Таким рынок был пятьсот лет назад, точно таким же он остался и сегодня.

Мама усадила меня прямо на тротуар, раскрыв чемодан перед весело марширующей публикой, и, недоверчиво проводив меня взглядом, пошла по своим делам.

Уже через некоторое время ко мне стали подходить зеваки, но ни одного из них не прельщали грязные поцарапанные пупсы, и они раздосадованно расходились.

Я смиренно сидела перед открытым чемоданом и смотрела по сторонам, просто наблюдая происходящее вокруг, – очень знакомое мне состояние. И чем больше я наблюдала эту жизненную киноленту с ее мелькающими картинками – живо торгующих продавцов, чинно общающихся пожилых дам, деловито разглагольствующих о последних мировых событиях синьоров, курящих и пьющих горячий кофе молодых людей, играющих в салочки детишек, – тем отчаяннее я понимала, что ничего не знаю о мире людей. И несмотря на то, что по какому-то року судьбы меня превратили в человека, в молодую женщину, внутри я все еще оставалась куклой.

Мне так и не удалось найти себя в этом мире, таком знакомом и абсолютно чужом для моего сознания. Я не знала, чего стоит человеческая жизнь, чего стоят деньги, где и как они достаются, как правильно и верно с ними обращаться. Как дальше строится человеческая жизнь? Чем различается жизнь мужчины и женщины? Как люди находят свои вторые половинки? Как обрести друзей и в чем суть истинной дружбы? Я не имела и капли представления, как и где искать и кто может полюбить меня и за что? Зачем заводить семью? Зачем нужны дети? Как приходит счастье и куда оно уходит? И я боялась, что у меня закончились силы на поиск ответов и, даже если я проживу еще сто лет, мне не понять, кто́ я и что́ значу для всего этого огромного, удивительного, прекрасного, сложного, чудесного мира!

А еще я чувствовала, что теряю надежду и не хочу всего этого.

Пока я была куклой, жизнь моя текла размеренно, ожидая меня в старой коробке на чердаке, с проплывающими облаками на безмятежном небе. Сегодня, завтра, послезавтра, сто, а может быть, тысячу лет я знала, кто́ я. Человеческое существование же было неподвластно, бесконтрольно и неподъемно для моих внутренних сил и переживаний. И от всех этих безнадежных мыслей я расплакалась. Впервые за эти долгие два года, которые мне показались целой вечностью, несмотря на то, что я так надеялась обрести свой дом, свою семью и свое место.

***

Горькие слезы отчаяния тихо текли по моим щекам. Я не хотела, чтобы мама видела меня такой, и усердно вытирала соленую воду, но она продолжала бежать ручьями, и я ничего не могла поделать. То зеркальное озеро слез, что скопилось за эти годы, уже было невозможно выплакать. И они все текли и текли и полностью заволокли мой взор, так что я даже не обратила внимания, что какая-то белокурая женщина вот уже минуту разговаривает со мною. Я подняла на нее свои глаза, полные слез, и сначала не поняла, о чем меня спрашивают.

Вид незнакомки был удивителен тем, что светловолосые люди в этой части Италии встречались редко, зачастую это были туристы, которыми летом кишел старинный город.

Она нежно взяла меня за подбородок и ласково посмотрела своими почти прозрачными голубыми глазами, и только тогда я стала различать ее речь. Она сказала, что не стоит плакать о тех, кому уже не помочь. Нужно подумать о том, почему мы остаемся живы. Это значит, нам предстоит еще что-то очень важное. И наши дела мы можем посвятить тем, кто уступил нам свое место. Например, мы можем исправить свои ошибки и начать все сначала. Даже самым жестоким сердцам дают еще один шанс.

Красивыми длинными пальцами с аккуратно подпиленными ногтями белокурая женщина собрала всех моих куколок, погладила поочередно щечки мальчиков и девочек, аккуратно разложила их, закрыла створку чемодана, сунула мне в руку какие-то купюры и произнесла:

– Я позабочусь о них, Долли.

Долгим взглядом я проводила эту стройную фигуру в шелковом платье старого покроя, что носили еще в мое время жены военных. Фигура удалялась, но напоследок, исчезая, женщина обернулась и подмигнула мне. Я почти хотела побежать за ней, чтобы расспросить, откуда она знает мое имя. Мне так захотелось познакомиться с ней! Познакомиться или, как мне вдруг показалось, повстречаться заново, ведь я должна была знать ее, раз она знала, кто я.

***

Я не спеша вернулась домой, по дороге стараясь обращать внимание на каждую деталь, словно пытаясь запомнить этот мир таким, каким вижу его здесь и сейчас. Я как будто прощалась с этим городом, с его жителями, с домом, где ждала меня моя мама. Решение зрело медленно, но, подойдя к нашему вечно увитому цветами дому с глиняной черепицей, я увидела, что мама уже ждала меня в дверях. Каких-то пять шагов отделяли меня от нее, но дальше двинуться не было сил: вдруг между нами словно выросла непреодолимая стена, а точнее, разверзлась бесконечная черная пропасть, которую невозможно было перепрыгнуть. Словно нас вырезали из общей картины мироздания и поместили в два разных кадра фотопленки. Мы парили на них как на островках, с высоты похожих на два осенних листочка, которые на миг соединились в полете, а потом вновь разлетелись в разные стороны.

Ее глаза сказали мне все: в них я увидела свой маленький и тонкий силуэт, окруженный тоской и предчувствием, что я покину ее, как этот дом покидали многие другие. Ее мольба в глазах и сердце просили вернуться, не смотря ни на время, ни на обстоятельства. Ее теплота и ласка напомнили, как она любит меня и ценит то время, что я провела рядом с ней. Ее надежда давала мне силы, что, возможно, я действительно еще вернусь.

Все это привиделось мне со стороны одновременно как героине и зрителю этого волшебного представления, где один оторванный осенний листок с маминым домиком, на чердаке которого валялись пыльные коробки с нашими книгами и куклами, вдруг взмыл вверх и улетучился в неизвестности. Но не смотря на разлуку наших двух мирков, эта картинка давала мне надежду, что где-то есть и моя реальность, где я почувствую себя дома.

– Я еще вернусь, обязательно вернусь, мама! Мы вернемся с Молли! – уверенно крикнула я вверх, удаляющемуся вихрю, в который попал листочек, и, закрыв глаза, сделала шаг и упала в пропасть.

***

Если я не чувствовала себя живой в теле куклы, то не чувствовала себя живой и в теле женщины, и не все ли равно, куда провалиться после такого бесчувствия? Даже самые страшные чертоги и подземелья стали бы мне домом, лишь бы дали ощутить себя собой, кем бы я ни была.

Бури и вихри кружили меня в темноте какого-то пространства. Я закрыла глаза и спокойно дышала, ничего не ожидая и ни о чем не думая, полностью доверяясь этому потоку, который нес меня. И через некоторое время даже сквозь веки я почувствовала, как темнота уступила и легкое свежее дуновение коснулось моей кожи. Меня ждал Волшебный лес.

Наверное, я предчувствовала или догадывалась – это единственное место, опасное и страшное, странное и необычное, заставлявшее мое сердце трепетать и чувствовать, заколдованное, незримо преследующее меня в обычной жизни и зовущее в свои чертоги всегда, когда я была нужна. И здесь, в этом Волшебном лесу, я чувствовала себя своей.