А если восстание завершалось победой, рабовладельческий строй все равно оставался — никто себе другого не представлял. Воцарялся новый фараон. Вот и все.

40. Когда фараон умирал, его бальзамировали и хоронили внутри пирамиды. Для этого в самой глубине ее была устроена специальная камера. К ней вел длинный узкий туннель с множеством ложных ответвлений, кончавшихся тупиками. Фараона хоронили с золотой маской на лице, в драгоценных украшениях, в золотом саркофаге. Вся комната до потолка заполнялась драгоценным оружием, произведениями искусства, золотой и серебряной утварью. Вход замуровывали так, что он уже не отличался от других тупиков. Рабов-строителей, которые могли бы его найти, безжалостно убивали. Наружный вход в туннель закладывали блоками и облицовывали такими же плитами, как всю остальную поверхность. От него не оставалось следа. Жрецы налагали на пирамиду страшное заклятье, которое должно было навлечь смерть на каждого, кто к ней приблизится.

Думаете, помогало? Как бы не так!.. Ловкие грабители пирамид все равно очищали их одну за другой. Есть подозрение, что во главе этого смертельно опасного, но чертовски прибыльного занятия стоял кое-кто из жрецов и самих высокопоставленных чиновников.

Египетское царство просуществовало дольше всех государств на свете — более трех тысяч лет. За это время скончалось несколько сот фараонов. Но только одна-единственная гробница дошла до нас не ограбленной. 33 столетия в окружении несметных сокровищ пролежала в своем золотом саркофаге мумия фараона Тутанхамона, дожидаясь встречи с потомками. В 1922 году английский археолог Говард Картер разыскал эту гробницу. Не в пирамиде, — а в скрытом под землей тайнике.

41. Человеческие жертвоприношения существовали почти у всех древних народов. Но самым жестоким и требовательным был финикийский бог Солнца, Огня и Войны — Ваал, или, как его еще называли, Молох. Огромный медный идол — чудовище с бычьей головой и разверстой пастью, внутри которой полыхал огонь, — стоял на одной из площадей финикийского города Карфагена. В эту страшную пасть карфагеняне должны были бросать самое дорогое, что имели — своих детей-первенцев. Только этой ужасной жертвой можно было утолить ненасытного Молоха, чтобы заручиться его покровительством в военных делах… Жуть берет, когда подумаешь, каким влиянием на людей пользовались жрецы этого грозного божества!

42. Месопотамия — Междуречье. А еще эту местность называют Двуречье. Это вторая из древнейших освоенных человеком речных долин. Она находится в Передней Азии, к юго-востоку от Средиземного моря. Протекают по ней две реки — Тигр и Евфрат.

Долина Двуречья гораздо больше Нильской. В ней много разных народов — эламитяне, шумеры, амореи, аккады, ассирийцы… И сколько в ней было народов, столько в ней было царств…

В самом начале 3-го тысячелетия до нашей эры в этой долине возникло первое большое объединение — Шумеро-Аккадское царство. Очень скоро, однако, соседи разгромили его. И то, что образовалось следом за ним, тоже рухнуло. И следующее… И только в начале 2-го тысячелетия до нашей эры аморейский царь Хаммурапи создал там новое царство, которое продержалось почти 300 лет. Называется оно Древневавилонским. А столицей его был город Вавилон, стоявший на берегу Евфрата.

ГЛАВА ПЯТАЯ,

в которой начинается описание того, что мы видели на международной ярмарке 1762 года до нашей эры перед воротами Вавилона

— С ума сойти! — Нкале стукнула себя ладонью по шлему. — Если бы у нас хоть была вода! И какие-нибудь пирожки с мясом вместо этого дурацкого шоколада!..

— Шоколад тоже весь, — сказал я, — не огорчайся…

— А дальше что?

— Если нас не вернут — смерть от жажды или от голода. Кому что нравится.

— От жажды, — сказал Каген. — Без воды человек умирает на третий или четвертый день. Голодать можно до сорока.

Этот невеселый разговор происходил во мраке пневмокапсулы, которая опять несла нас куда-то. Теперь мы знали: Машина Времени перестала подчиняться Диспетчеру. Уже много часов подряд она действовала сама по себе, не желая возвращать нас в двадцатый век.

Страны, люди, эпохи сменялись, как в калейдоскопе. Циферблаты таймеров крутились между четвертым и вторым тысячелетием до нашей эры. На Александра Петровича жалко было смотреть. Едва только он начинал объяснять нам то, что мы видели, как вокруг снова смыкался непроглядный мрак и нас опять куда-то несло.

А время шло… Оно шло в двух различных измерениях. Таймеры показывали то, в котором мы странствовали. О настоящем же мы могли судить по нарастанию чувства жажды и голода. Когда Академиков вдруг заснул, мы убедились, что с начала наших скитаний прошло уже не менее двух настоящих суток. Описывать высадки в тех местах, где мы успели побывать после посещения оазиса Гизэ, я сейчас, пожалуй, не буду. И вовсе не потому, что там не было ничего интересного. Конечно, было! Только наша «эмвешка» не давала нам ничего как следует рассмотреть. Она рыскала во времени и пространстве — туда и сюда, словно охотничья собака, которая потеряла след. Она что-то искала. Но что?..

Был знойный летний полдень 1762 года до наступления нашей эры, когда мы вдруг увидели себя на большой пыльной площади, в самой гуще огромной людской толпы. Со всех сторон на нас обрушивался гул голосов, громкие выкрики, звон металла, ослиный рев, конское ржание, поросячий визг, блеяние овец и мычание быков.

Острый запах дыма от горящего в очагах сухого навоза смешивался с упоительными запахами жареного мяса и рыбы, благоуханием свежего меда, пшеничных лепешек и чеснока, ароматами спелых дынь, инжира и фиников. Сладкий сок стекал по подбородкам едоков, масло капало с пальцев.

Совершенно остолбенелые, мы стояли в бурлящей вокруг нас толпе. Мы — это Нкале, Каген и я. Что же касается Академикова, то он даже не проснулся. Завалившись набок, он мирно спал у наших ног, сохраняя позу, в которой его застиг сон в кресле пневмокапсулы. Его голова возлежала на дынной корке. Прямо через него, как, впрочем, и через нас, проходили люди, шагали животные и перекатывались колеса…

— Необходимо разбудить Александра Петровича, — сказал Каген. — Хотелось бы знать, куда мы попали.

— Погоди, — откликнулась Нкале. — Вдруг нас опять выдернет и потащит. А землянину нужно выспаться.

— Кто спит, тот обедает, — добавил я. — После сна к нему возвратится бодрость.

— А если это