— мальчишка лет двенадцати, со скрюченным телом, тупым взглядом и струпьями на щеках и вокруг рта. Едва только их развязали, толстяк брезгливо оттолкнул от себя калеку и бодро-весело побежал на помост продаваться. Мальчишка беспомощно взмахнул руками, зацепился ногой за ногу и упал…

— Ну и товар! — загоготали в толпе. — О, великий и непобедимый воин Гишкугарни, скажи нам, в каком кровопролитном бою ты добыл это сокровище и сколько заплатишь тому, кто тебя от него избавит?

— На бурдючок давай — и бери.

— А не слишком ли дешево ты его ценишь? Ведь ты, наверно, всю дорогу, как ишак, тащил его на своей спине! Это тоже надо учесть!..

— Глупые речи! Его тащил вовсе не я, а этот толстый раб-кондитер, по имени Шу-Амурру, которого я взял в плен и теперь продаю. Эй, кто любит сладкое? Продается искусный кондитер по имени Шу-Амурру, принадлежавший жене побежденного нами…

— Кто кондитер?.. Где продается кондитер? — услышали мы вдруг уже знакомый нам женский голос. — Беру кондитера!..

Раззолоченные носилки с розовыми занавесками приближались к помосту. От множества набитых в них покупок они, несомненно, сильно потяжелели. То, что не поместилось внутри, рабы, сопровождающие носилки, несли следом на головах.

— Здесь, здесь кондитер, госпожа! — закричал коротышка-воин, сразу забыв о мальчике. — Ты только взгляни на этого красавца!..

Толстяк на помосте гордо выпятил грудь и выставил вперед плечо, отмеченное клеймом его прежней владелицы.

— Подведи!

Воин дал толстяку древком копья по шее, чтобы тот поторапливался. Впрочем, в этом не было никакой нужды — со сладчайшей улыбкой на лице кондитер уже сам скатывался по ступенькам.

— Сколько ты за него возьмешь?

— Тринадцать сиклей серебра, госпожа.

— Посмотрите на мальчика! — внезапно воскликнула Нкале.

Глаза ее были устремлены на забытого всеми калеку, который лежал на земле рядом с носилками. Полуприкрыв рукою лицо, он из-под пальцев зорко следил за всем, что происходило вокруг. Никто не обращал на него внимания И тут мы с изумлением увидели, как тело его начало медленно выпрямляться, кривые ноги вытянулись во всю длину, и вдруг, молниеносно перевернувшись на бок, он со змеиной ловкостью исчез под носилками… Только легкое колыхание свисающих до земли занавесок какую-то долю секунды свидетельствовало еще о том, что все это нам не почудилось…

Кондитер между тем был продан. Теперь все участники сделки должны были отправиться к писцу, чтобы оформить документ на покупку. Рабы подняли носилки.

— Стой! — не своим голосом вдруг завопил воин, растерянно озираясь по сторонам. — Куда девался этот проклятый раб!..

— Убежал раб!.. Раб убежал! — заволновалась охочая до всяких происшествий толпа. — Его найдут и казнят! Вот будет потеха!

— Колченогий не мог далеко уйти, — орал коротышка. — Ищите его!

— Мне некогда тебя ждать, воин! — капризно крикнула покупательница, высовываясь из носилок. — Я ведь купила твоего кондитера Шу-Амурру, а не кого-то другого, правда? И теперь я спешу домой, чтобы убедиться в его искусстве!

— Но мой другой раб — Кривоногий Кузнечик!..

— Его найдут и казнят, будь спокоен! Пусть глашатай объявит. Скажи ему и поторопись за мной.

Носилки, под которыми прицепился мальчик, двинулись сквозь толпу. Они и так были тяжелыми, а потому рабы, которые несли их вдоль помоста, не замечали добавочной тяжести. Мы шли сзади. Странный мальчик совершенно завладел нашим воображением. Кто он? Откуда?.. Попытка выдвинуть усики шлемов, чтобы узнать его мысли, кончилась полным провалом. Мысли и чувства всех находящихся рядом с нами людей, достигая нашего сознания, смешивались, наслаивались друг на друга, путались и взаимно переплетались, сливаясь в такой бред, который, наверно, не снился еще ни одному психу. Здоровый мозг не мог этого вынести. Опоздай мы на несколько секунд задвинуть усики, мы бы неминуемо сошли с ума…

Когда мы немного пришли в себя, мы увидели, что воин Гишкугарни уже присоединился к нам, а на возвышении, посреди помоста, стоит глашатай. Голова его была увенчана высокой остроконечной шапкой. Сложив рупором ладони у рта, он обращался к толпе:

— Слушайте все!.. Слушайте!.. Доблестный и славный воин по имени Гишкугарни, сын Мутум-эля, объявляет! Сбежал законно добытый им в жестоком бою, принадлежавший ему по праву мальчишка-раб, остроумно названный им Кривоногий Кузнечик, ибо мальчишка воистину колченог, причем левая его — кривая нога, примерно на четверть локтя короче правой. Коричневый лоскут на бедрах — его одежда. Тело скрючено, на лице струпья, а речь невнятна!..

И, как повелел великий царь Хаммурапи, чьи слова превосходны, чьи дела бесподобны, чья мощь не имеет равных, — пастырь, названный Энлилем, действующий по внушению царя богов — Мардука, буйный телец, забодавший врагов, озаривший светом страну Шумера и Аакада, владыка небес и земли, приведший к повиновению четыре стороны света, возвеличивший имя Вавилона, накопивший богатство и изобилие… Да воссияет справедливость его, дабы погубить беззаконных и злых, дабы сильный не притеснял слабого, дабы защищать вдов и сирот…

Отныне, как сказано в той части законов Хаммурапи, которая касается беглых рабов: «Если человек поможет бежать рабу, который принадлежит другому человеку, этого человека до́лжно убить».

«Если человек укроет в своем доме беглого раба и не выведет его на клич глашатая, этого человека должно убить».

«Если человек поймает в степи беглого раба и присвоит его себе и потом раб будет найден в его руках, этого человека должно убить».

«Если цирюльник снимет с раба клеймо хозяина, этому цирюльнику должно отрезать пальцы»…

Глашатай все еще продолжал выкрикивать грозные законы, касающиеся беглых рабов, когда мы подошли, наконец, к писцу.

Писец сидел на коврике, скрестив ноги. Рядом с ним высилась куча сырой глины. Рабы опустили носилки. Внимательно выслушав, чего от него хотят, писец неторопливо взял комок сырой глины и, придав ей форму плоской прямоугольной лепешки, принялся составлять документ. Для этого он вооружился тонкой палочкой с узким трехгранным кончиком, который, прикасаясь к глине, оставлял на ней маленький отпечаток вроде восклицательного знака, только без точки. Из сочетаний этих отпечатков получались причудливые значки-письмена, постепенно покрывавшие поверхность плашки.

— Вот это и есть клинопись, — сказал Александр Петрович. — Ее изобрели шумеры приблизительно полторы тысячи лет назад. Сперва их письменность имела вид обычных рисунков-иероглифов, таких же примерно, как у египтян. Но рисовать по глине трудно, а выдавливать легко. И они начали выдавливать… Так, вместо иероглифа-рисунка